Костровский колдунок

Ошалели мужики: вытекли слезы из иконы, упали черными лужицами на землю. Сжали кулаки, кинулись на Петьку, а он уже за Гавриловой спиной:

— Потряси ее, Гаврила!

Гаврила потряс икону, попадали последние капли.

Седой мужик, не разжавши кулаков, рявкнул:

— Это что же?

— Дьякон дырочки просверлил, воды налил, а я это все видел! — пискнул Петька.

— Значит — обман?

— Обман, граждане! — сказал Гаврила, обман! Вот глядите какие тут дырочки, и вся механика!

Посмотрели мужики, вынесли икону наружу за кричали все. Потекли со всех могилок и тропочек разноцветные платочки, кофты, сарафаны, и мужицкие шапки.

— Что такое? Что такое?

— Обман, православные!

Гаврила взял за плечи Петьку, хотел вывести показать, кто открыл. Петька же ловко вывернулся, мотнул головой:

— Мне за глиной надо! Ну вас!

Гаврила только еще соображал, как быть, а уж Петькины вихры мелькнули у кладбищенского рва и босые пятки засверкали по тропочке к оврагу.

Глава восьмая. — Петька наживает врагов и друзей

Вечером мазал глиной коровник Петька и оглядывался. Мальчишки к нему бегали беспрерывно.

— Поп тебя проклясть хочет! — говорил один.

— Петька, правда, что ты оборотень? — спрашивал другой, — просвирня сказывала, что ты оборотнем на кладбище бегал?

Петька посвистывал и старательно мазал плетневую стенку.

— А дьякон тебя убить собирается! — грустно причитывал над самым ухом Алешка, — а если не он, так Дорофей. Страшно тебе?

Петька молчал и мазал.

Потом пришел председатель. Привел его Гаврила к коровнику, показал на Петьку:

— Вот этот самый!

Председатель запрятал улыбку в усы, сказал серьезно:

— Здравствуй, Жук!

— Я не Жук, я Жуков. Меня только дразнят Жуком.

— Извиняюсь, — сказал председатель, — я не знал.

Петька посмотрел на него угрюмо, ничего не сказал, только мазать перестал Гаврила же подошел поближе:

— Ты, карандаш, протокол нам подписать можешь?

Петька помотал головой:

— Я неграмотный.

— Что же ты не учишься? — спросил председатель, — такой способный и не учишься?

— Вот зимой как сапоги будут, так буду в училищу ходить.

Мальчишки, разбежавшиеся при виде Гаврилы с председателем, начали подходить ближе. Петька поглядел на них, поднял голову. Председатель сказал ласково:

— У нас при исполкоме есть союз молодежи Ты бы туда ходил!

— А кто мамке подмогать будет? Я один у ней!

Переглянулся председатель с Гаврилой, засмеялись оба.

— Меня дьякон убить хочет, — неожиданно и очень глухо добавил вдруг Петька, — вон ребята слыхали!

Председатель оглянулся на ребят. Ребята, как воробьи с гумна, шмыгнули в разные стороны. Он улыбнулся, похлопал по плечу Петьку:

— Не бойся. Дьякона мы уберем подальше. А ты, милый, помни: кто тебя обидеть вздумает, так иди прямо ко мне. А пока хозяйничай. Сапоги же тебе к зиме как-нибудь справим!

Петька в протянутую председателеву руку свою положил недоверчиво, хотя и успел обтереть ее об штаны. Председатель улыбнулся еще раз и ушел.

— Смешливый какой! — проворчал Петька и мазать коровник у него пропала охота. Он забрал ведерко и побежал в избу, благо и время было вечернее.

Петьку никто не бил, но слава про него пошла такая, что мать только охала да вздыхала.

Просвирня по деревне ходила с утра до вечера, бабам рассказывала:

— Ничего Такого не было. А был всем нам только отвод глазам. Разве это Петька? Разве у Марьи такой мальчишка был? Совсем не такой. Марьиного мальчишку давно цыганы подменили вот этим. А этот от цыганки да колдуна родился. Он глаза отводить может, потому колдунов!

Мужики посмеивались:

— Полно, матушка, болтать зря. Скажи прямо, что поп этой штукой от церкви народ отбил, а тебя подослал выворачиваться на изнанку.

Щетинилась просвирня:

— Мне с попом детей не крестить! Мне что ты, что поп — все равнехонько. А только того быть не может, чтоб простой мальчишка был! И домового ловил, и папоротники у него цвели, и с чудесной богоматерью такое учинил. Не человек это будет!

Мужики плевались, не слушали. Просвирня по бабам бегала, шушукала:

— Глядите-ка, он и бабий клад найдет. От этого оборотня все станется. Затем его Мария и держит, что он клад ей тот достать обещал. Разве мать сына не угадает? Он черный весь и волосатый и с хвостом и с копытами. Приглядитесь-ка к нему!

— Что же Мария-то — не видит что ли?

— Видит, давно видит, да ждет: кладом он ее купил, признаться она не может. А кабы признаться могла, что бы лучше? Покропить бы его святой водой он бы сейчас же и рассыпался в порошок!

Дивились бабы верить не верили, а на Петьку глядеть ходили. Многие только посмеивались, а были такие, что и хвост видели и копытца.

В ту пору вернулся из тюрьмы Дорофей. Услыхал он о Петьке, не задумавшись поддакнул:

— Верно, верно! А то как бы мальчишке в такую чащу ночью зайти? А вот я-то, дурак старый! Ведь сам я ему и дверь отворил!

— Как дверь отворил?

— Слышу скребет кто-то за дверью. Думаю, что такое? Подошел, открыл ее — гляжу, котенок.

Глаза, как угли, шерсть стоймя стоит и мяучит. Пустил я его, он понюхал, да и назад! Теперь-то уж видно, что Петька это и был! Откуда бы в лесу котенку взяться, подумайте-ка!