Костры амбиций

Светофор зажегся зеленым, и вся свора, тесня Шермана с дочкой и беснуясь, устремилась с ними вместе на другую сторону Парк авеню. Шерман и Кэмпбелл, держась за руки, прокладывали себе путь прямо вперед, а окружающие их репортеры и фотографы мельтешили вокруг, то пятясь, то по-крабьи перебегая бочком.

— Шерман!

— Шерман!

— А ну, милашка, глянь на меня!

Родители, гувернантки и дети, ожидавшие автобуса из школы «Тальяферро», отпрянули. Они не хотели иметь ничего общего с этим мерзким крикливым выбросом стыда, вины, унижения и издевательства. С другой стороны, не хотели они и того, чтобы их дети упустили автобус, который был уже на подходе. Поэтому они, поеживаясь, лишь отступили на несколько шагов в сторону, на газон, словно подхваченные порывом ветра. Сперва Шерман надеялся, что кто-нибудь подойдет помочь — пусть не ради него, ради Кэмпбелл, но он ошибался. Одни глазели с таким видом, будто вообще не знают, кто он такой. Другие отводили глаза. Шерман обежал взглядом лица. Вот прелестная миссис Люгер. Обе руки опустила на плечи своей маленькой девочки, а та как зачарованная глядит во все глаза. Миссис Люгер одарила его таким взглядом, словно он какой-нибудь нищий из ночлежки, что на Шестьдесят седьмой улице.

Кэмпбелл, в своем темно-красном жакетике, взобралась по ступенькам в автобус и на прощанье оглянулась через плечо. По ее щекам беззвучно струились слезы.

Боль поразила Шермана прямо в солнечное сплетение. Нет, вновь он не умер. Он еще не умер во второй раз — еще нет. А прямо за спиной, всего в нескольких дюймах — рожа фотографа с туалетной бумагой на щеке и жутким своим аппаратом, ввинченным в собственный глаз.

Схватить за шкирку! Вбить аппарат ему в башку! Посмел моей дочурке, родной моей, сказать «эй, милашка!»…

Только вот проку-то… Ведь они теперь уже не внешние враги, не так ли? Теперь они — паразиты, засевшие в нем самом. Снова начался звон и жжение и — на весь день.

* * *

Фэллоу продефилировал через большой редакционный зал, дав всем вволю налюбоваться его внушительной фигурой. Живот втянул, спина прямая. С завтрашнего дня он начнет серьезно заниматься атлетизмом. Почему, в самом деле, ему не выглядеть героем? По пути в центр он завернул на Мэдисон авеню к Херцфельду, где торгуют европейской и английской одеждой, и купил там синий в горошек шелковый галстук. Крошечные горошинки были вышиты белым. Галстук он надел прямо в магазине, продемонстрировав продавцу съемный воротничок. Рубашка на нем была его самая лучшая — фирмы «Бауринг, Эрандел и К°», купленная на Сэвил-роу в Лондоне. Что называется, честная рубашка, и к ней нужен был столь же честный галстук. Эх, если бы он мог позволить себе новый блейзер — с роскошными лацканами до пупа и чтобы они не лоснились… Ну да ничего — скоро все будет!

Подойдя к столу, где были сложены свежие номера газет для внутреннего пользования, он взял утренний номер «Сити лайт». «РАЗЫСКИВАЕТСЯ ТАИНСТВЕННАЯ БРЮНЕТКА». Опять статья Питера Фэллоу главная — на первой полосе. Вокруг нее шрифт как в тумане, перемежающийся всяким зрительным мусором, — он поднес газету к глазам слишком близко. Однако он продолжал неотрывно на нее смотреть: пусть все заметят и оценят присутствие самого… Питера Фэллоу… Вот, полюбуйтесь, вы, быдло несчастное, сгорбились над клавиатурами компьютеров, нытики и трепачи, для которых нет темы интересней, чем чьи-то сто «штук». Внезапно, почувствовав себя великим и щедрым, он подумал, какой славный получился бы жест превосходства, если сейчас подойти к бедолаге Голдману и вернуть ему его сто долларов. Впрочем, эту мысль он тут же отодвинул на задворки сознания.

Зашел в свою кабинку и обнаружил на столе шесть или семь записок. Просмотрел, ожидая найти среди них уже чуть ли не приглашение от кинопродюсера.

Показался сэр Джеральд Стейнер, который раньше был просто Грязный Мыш; он шел по проходу без пиджака, в полосатой рубашке и ярко-красных бархатистых подтяжках, лицо его расплывалось в улыбке — радушнейшей, доброжелательнейшей, не то что каких-нибудь пару недель назад, когда он исподлобья сверкал злым глазом. Фляжка с водкой все еще лежала в кармане плаща, который по-прежнему висел на вешалке в углу. А если вынуть да хлебнуть глоточек огненного пойла, к тому же прямо на глазах у Мыша, что из этого выйдет? А ничего, кроме понимающей и даже вроде как заговорщицкой улыбки Мыша, если Фэллоу действительно знает своего шефа.

— Питер! — приветливо заговорил Стейнер. Питер; уже не называет его Фэллоу, как учитель в школе. — Хотите кое-что покажу — на весь день заряд получите!

Стейнер пришлепнул к столу Питера Фэллоу фотографию. На ней был Шерман Мак-Кой, который со зверской гримасой бьет по лицу высокую женщину, держащую в руке некий жезл, при ближайшем рассмотрении оказавшийся микрофоном. Другой рукой Шерман Мак-Кой держит за руку маленькую девочку в школьной форме. Девочка завороженно и ошарашенно смотрит в объектив. На заднем плане навес над подъездом и в дверях швейцар.