Костры из лаванды и лжи

– Они на чердаке, – со вздохом Женя шагнула в проём, но на площадке съёжилась под грузом оживших воспоминаний: сатанисты, кровь, ворон… – Может, не пойдём, а?

Но Моник решительно застучала каблуками по ступеням, поднимаясь:

– Пойдём.

На чердаке было тихо и пыльно. По узкой тропке, вившейся между сваленным в кучи старьём, они дошли до нужного стеллажа, возле которого стояли картины Бертин.

– Вот они, – кивнула Женя на ткань, сквозь которую проступали контуры деревянных рам, и отвернулась, не желая вновь смотреть на жуткие сюжеты.

– Эжени, ты что-то напутала, – произнесла Моник, шурша у неё за спиной. – Красивые же картины.

– Видимо, у нас разное понятие о красоте, – буркнула Женя. – По мне, нормальный адекватный человек такой ужас рисовать не станет.

– А что такого ужасного в полевых цветочках? По-моему, вполне мило.

– В смысле?

Женя развернулась и не сдержала удивлённого вздоха при взгляде на полотно картины: букет белых ромашек с ярко-жёлтыми сердцевинами издевательски стоял в гранёном стакане на подоконнике. А за окном толстыми грубыми мазками голубело летнее небо.

Глава 30. Люк, я твой отец!

– Ты уверена, что не перепутала место? – спросил Макс, перекрикивая уличный шум. – Может, ты подошла к другим картинам, только и всего.

– Да нет же! – Женя подскочила с лавки и принялась расхаживать взад-вперёд по аллее. – Я, может, и тронулась умом, но не тупая. Конечно, я следом проверила каждый закуток проклятого чердака. Других картин не было.

– Ну, значит, кто-то их подменил. Ты ж вроде говорила, что сфоткала пару картин.

– Точно! Господи, Макс! Сейчас. – Она отняла телефон от уха и, включив громкую связь, стала пролистывать галерею. – Вот он! Ворон, пожирающий несчастную мышь! О, я не сумасшедшая! Макс! Слышишь! Я не сумасшедшая!

– Ну а я что тебе говорил! Жень, хорош фигнёй страдать и включи мозг. Кроме Моники своей ты кому ещё про картины рассказала?

– Так Фабрису. Мы даже вместе ходили смотреть…

– Ну вот. Он, значит, и подменил.

– А зачем ему это? Мог бы просто забрать, если уж ему так надо было. К чему такие сложности? – На дорожке показалась пожилая семейная пара, и Женя поспешила свернуть в рощу боярышника. Чуть понизив голос, она продолжила рассуждать: – Понимаешь, ведь новые картины с натюрмортами так же стояли, как и те, что создала Бертин. На том же самом месте, под той же тканью. Даже примерно в том же количестве. Я просто не понимаю, для чего нужна была подмена, если можно и так взять, что вздумается. Там столько всякого хлама, бери – не хочу.

– Хороший вопрос. А теперь открывай свои заметки и все эти странности запиши. Кажется, у нас появился лидер среди подозреваемых.

– Угу, вот только в прошлый раз ты говорил, что надо женщину искать. Шерше ля фам теперь не работает, да?

– Я бы не был в этом так уверен, – хмыкнул в трубку друг, – Жень, ну какой нормальный мужик будет напяливать на себя ядрёно-розовые джинсы?

– Мсье де Гиз – человек творческий. Это его изюминка, что ли. И вообще, моё воображение отказывается представлять Фабриса, залезшего ко мне в гардеробную и вырезающего кружочки на бюстгальтерах.

– Зато, чтоб нарисовать знаки над дверью, ему даже табуретка бы не понадобилась…

– Ну и что. Я не верю, что у Фабриса поднялась бы рука отрезать голову единорогу.

– Пижамному!

– И мышей бы он не стал убивать!

– Но мясо-то мог съесть.

– С пола? Из-под шкафа?!

– Такой огромный мужик наверняка вечно голоден!

– Ма-а-акс! – Женя сначала закатила глаза, а потом, всё же представив себе эту дикую картину, рассмеялась.

Кажется, она вообще забыла, когда в последний раз вот так смеялась.

– В общем, присмотрись к начальнику… – сквозь приступ собственного истеричного хохота до неё доносились обрывки фраз. – Мутный он типчик… Ты ещё…

– Привет, с кем болтаешь? – а это уже звонкий голос Лизы.

Потом в трубке раздались гудки, а Женя всё ещё продолжала глупо хихикать и утирать выступившие слёзы. Даже нашла в себе силы отправить вежливое сообщение Кристиану – поблагодарила за цветы. На что он отписал целый трактат о том, что в свободное время почитывает в интернете о русских традициях и обычаях. Как оказалось, практичные француженки не особо жалуют букеты, предпочитая им, например, сладости. Между строк читалось, что Кристиан вознамерился соответствовать привычному для Жени представлению об ухаживаниях.

Настроение у неё снова скатилось куда-то на дно болота.

Вечер она провела в метаниях и гаданиях. Но в таком состоянии карты сыпались из рук и отказывались говорить. Чем ближе была ночь, тем больше увеличивалась в душе тревога. Гардеробную в этот раз она подпёрла сразу двумя креслами. Женя металась в кровати, часто вставала и подходила к окну, словно воздуха вдруг становилось мало. Казалось, стоит ей закрыть глаза, как она вновь перенесётся в страшный подвал и будет заперта в чужом теле, умирающем от страшных мук. Лишь под утро Женя провалилась в сон, по счастью, без сновидений.