Костры миров (сборник)

Разве позволит боцман Ершов, чтобы его молодая жена позировала скульптору-мужчине в одной только спортивной маечке? Разве позволит милиционер Попов, чтобы его юная дочь застывала перед малознакомым мужчиной в позе слишком, пожалуй, раскованной? И разве мастер рыбцеха Шибанов зря побил свою грудастую Виолетту, когда та, задумчиво рассматривая творения Щукина, неожиданно призналась, как бы про себя, но вслух: «Я бы вот у него получилась лучше»?

Ефим Щукин не знал натурщиц.

Ефим Щукин лепил своих волейболисток с мужчин, и мужики его профессиональные старания понимали — кто приносил пузырек, кто просто утешал: «Мотай на материк, Ефим! На материке баб навалом!»

Ночь длилась медленно — в лунной тишине, в лунной сырости и тревоге.

Иногда я задремывал, но сны и шорохи тотчас меня будили.

Я низко свешивался с карниза пещеры, тревожно всматривался: не явился ли из тьмы Краббен? Не блеснула ли в лунном свете его антрацитовая спина?

Нет…

Пусто…

Так пусто и тихо было вокруг, что я начинал сомневаться: да полно, был ли Краббен?

А то вдруг вторгался в сон Сказкин.

«Начальник! — нагло шумел он. — Ты послушай, как нас, больных, морочат! Я, начальник, больной в стельку прихожу к наркологу, а секретарша передо мной ручку шлагбаумом! Вам, говорит, придется подождать, вы не совсем удачно пришли. К нам, дескать, приехал гость, профессор из Ленинграда. Он собирается везти нашего шефа в Ленинград! А я, начальник, человек простой. Как человек простой, я люблю точность. А что, спрашиваю секретаршу, наш доктор сильно болен? А она: с чего ты это взял, богодул? Наш доктор всегда здоров! Вот видишь, говорю, доктор здоров, а я болен в стельку. И для убедительности щипаю секретаршу за высокий бок. Она, конечно, в крик. Псих! Псих! — кричит. Да еще издевается: сколько, мол, будет два и два, а, богодул? А на шум, начальник, выглядывает из кабинета наш доктор, наш нарколог островной, он здорово с нами замучился. Вот смотрите! — кричит секретарша и тычет в меня серебряным пальчиком. — Вот смотрите, доктор, кто тут у нас! А доктор у нас давно заморочен, он уже думает только о том, что его заберут с островов в Ленинград. Он и рубит секретарше: дескать, как кто? Профессор из Ленинграда! И так получается, начальник, что он говорит как бы обо мне. Ну, я, конечно, свое всегда откусаю. Хоть и тыкала в меня секретарша серебряным пальчиком, а я ее еще раз ущипнул за высокий бок».

Сказкин, он свое откусает.

Просыпаясь, избавляясь от непрошеных видений и снов, одну назойливую паршивую мыслишку я никак не мог отбросить.

Вот какая это была мыслишка.

Серп Иванович держался уже два месяца. Несомненно, организм его очистился от бормотухи капитально. Но ведь хорошо известно, как долго может прятаться в потемках нашего подсознания некая пагубная привычка, притворяющаяся убогой и хилой, но при первом же благоприятном случае разрастающаяся до размеров ядерного облака! Увидев, что начальник прыгнул в пещеру, а, значит, Краббен в ближайшее время его не съест, Серп Иванович вполне мог толкнуть Агафону все наше полевое снаряжение за, скажем так, скромный дорожный набор дрожжей и сахара.

Я знал.

Куражиться Серп умеет.

Перед самым отходом с Кунашира на Итуруп, когда мы уже загрузили снаряжение на борт попутного сейнера, Серп Иванович внезапно исчез. Вот только что был рядом, сопел, бухтел, ругался, жаловался на спину, и вдруг — нет его!

Разыскивая Сказкина, с таким трудом выловленного мною в поселке Менделеево, я тщательно обошел все немногочисленные кафе и столовые Южно-Курильска. Да, говорили мне. Был Серп. Но вот, говорили мне, нет Серпа.

Понимая, что в Южно-Курильске прием Сказкину, как старожилу, обеспечен чуть ли не в каждом доме, я, выругавшись, избрал самое простое: вернулся в гостиницу и пристроился у телефонного аппарата. Где ему еще искать меня? Ведь на борт сейнера его без меня все равно не пустят.

И оказался прав.

Поздно ночью раздался длинней телефонный звонок.

— Начальник! — нетвердо, откуда-то издалека сказал голос Сказкина. — Поздравь, начальник! Обмыл я отход! За двоих обмыл! Пруха нам будет!

— Ты еще на ногах? — спросил я.

— На ногах, — нетвердо сообщил Сказкин и уточнил: — Но опираюсь на посох.

— А где именно ты опираешься на посох? Где тебя можно найти и лично поздравить с обмывкой?

— Не знаю, начальник. Потому и звоню, что не знаю.

— Но где-то же ты стоишь! — повысил я голос.

— Это так, — согласился Сказкин. — Кажется, я стою в будке.

— В собачьей? В сторожевой? Или все-таки в телефонной? Какая она, эта будка? Определи.

— Она… — задумался Сказкин. Но определил: — Вертикальная!

— Они все вертикальные! Не торопись, Серп Иванович. Сам знаешь: смотреть мало, надо видеть! — это я льстил Сказкину. — Главное в таких ситуациях это точно определиться. Что там вокруг тебя?

— Стекло и металл! — с гордостью сообщил Сказкин. — Стекло и металл! Правда, стекло битое.

— Ты мне скажи, Серп Иванович, что там находится рядом с твоей будкой, тогда я смогу тебя разыскать. Дай примету, пусть одну, но точную.

— Есть примета! — радостно заорал Сказкин. — Есть!

— Тогда говори!