Костры миров (сборник)

С «тозовкой» в руке, с рюкзачишком за плечами, в вечном своем выцветшем тельнике, не разбирая дороги и голося во всю глотку старинную морскую песню, по камням пылил Серп Иванович Сказкин — бывший боцман, бывший матрос, бывший кладовщик, бывший бытовой пьяница, и так далее, и так далее. Он был трезв, но явно перевозбужден приступом храбрости. Тельник пузырился от ветра, белесые глаза хищно обшаривали обрывы.

— Начальник! — время от времени выкрикивал он. — Почты нет! Совсем нет! Тебя тут не съели?

— Тише, организм! — негромко окликнул я Сказкина.

Серп Иванович поднял голову и дерзко усмехнулся:

— Не боись! У меня «тозовка»!

Серп Иванович Сказкин презирал страх.

Серп Иванович Сказкин шагал по своей земле, по своей суше, по своему собственному берегу; он, Венец эволюции, снисходительно глядел на медуз, парашютами повисшими в бездне, он снисходительно оценивал тишину, мертво павшую на кальдеру после исполненного им гимна.

Серп Иванович был прекрасен.

И я устыдился своих недавних дурных мыслей о нем.

Но в смутной глубине пораженной бухты, в ее утопленных одна в другой плоскостях уже зарождалось какое-то другое, тревожное, едва угадываемое глазом движение. И зная, что это может быть, я рявкнул из пещеры:

— Полундра!

В следующий миг пуля с треском раскрошила базальт над моей головой.

Без какого-либо интервала, рядом, на выступе, мгновенно миновав рыхлую осыпь, с разряженной «тозовкой» в руках и с рюкзаком за плечами, возник Серп Иванович.

— Чего орешь? — спросил он.

И тут же добавил:

— Ладно, не отвечай. Сам вижу.

И испуганно подобрал свисающие вниз ноги.

— Он нас не достанет?

— Это не он, — уважительно объяснил я. — Теперь у него есть имя. Я назвал его Краббен!

— Краббен? О, какой большой! Он хотел меня укусить?

— Нет, — сказал я. — Он хотел тебя съесть.

Я жадно рылся в рюкзаке:

— Где хлеб, Сказкин?

— Он что, ест и хлеб?

— Глупости! — отрезал я. — Краббен питается активными формами жизни.

И спросил:

— Ты с Агафоном пришел?

— Вот насмешил, начальник! Чтоб Агафон, да в гору полез?!

— А когда его ждать?

— Зачем его ждать? — удивился Сказкин.

— Подожди… — До меня дошло. — Ты зачем бегал к Агафону?

— «Тозовку» взять.

Я поперхнулся, откашлялся и схватил Серпа за покатое плечо:

— Ты ничего не сказал Агафону о Краббене?

— Что я — трепач? — ухмыльнулся Сказкин. — Забрал «тозовку» — и обратно. Сами управимся! Зачем нам Агафон? Учти, начальник, я и конюхом был!

Он поднял на меня взгляд и ахнул:

— Начальник! Ты где нахватался седых волос?

— Покрасился… — буркнул я.

И отвернулся.

Действительно, о чем тут говорить?

Вон на песке валяется метровая сельдяная акула.

Час назад ее не было, а сейчас валяется. Сельдяную акулу не берет даже армейский штык, а сейчас она вспорота, как консервная банка.

Это даже Сказкин оценил. До него, наконец, дошло — влипли! Но вслух он просто сказал:

— Начальник! Я о тебе думал!

Тетрадь четвертая Терять необещанное

Лоция Охотского моря. Второе пришествие. Все для науки. Человек-альбом. Серп Иванович не сдается. Кстати, о проездном. Плач в ночи над океаном. Сируш, трехпалый, мокеле-мбембе. Как стать миллионером. «Берегись, воздух!» Удар судьбы.

Ветры, дующие с прибрежных гор, бывают настолько сильными, что на всей водной поверхности залива образуется толчея, воздух насыщается влагой, а видимость ухудшается. Поэтому входить в залив Львиная Пасть при свежих ветрах с берега не рекомендуется. Летом такие ветры наблюдаются здесь после того, как густой туман, покрывавший ранее вершины гор, опустится к их подножью. Если вершины гор, окаймляющих залив, не покрыты туманом, можно предполагать, что будет тихая погода.

Загнав Сказкина в пещеру, Краббен не ушел — за высоким горбатым кекуром слышалась мрачная возня, шумные всплески.

Нервно зевнув, Серп Иванович перевернулся на живот.

Выцветший тельник на его спине задрался, и на задубевшей коже Сказкина проявилось таинственное лиловое имя — Лиля.

Вязь сложного, не совсем понятного рисунка терялась под тельником.

Какие-то хвосты, ласты. Похоже, тело Сказкина душили и обнимали неизвестные гады.

— Туман будет…

Гребень кальдеры заметно курился.

Дымка, белесоватая, нежная, на глазах уплотнялась, темнела, собиралась над водой в плотные плоские диски.

— Скорей бы.

— Почему?

— А ты погляди вниз!

Серп Иванович поглядел и ужаснулся:

— Какой большой!

— Уж такой! — кивнул я не без гордости.