Костры на алтарях

— Ты знаешь мои обстоятельства, — грустно усмехнулся Дорадо. — Вопрос поставлен просто: или я, или Камилла. На мой взгляд, выбор очевиден.

— Все правильно, Вим.

— Я понятливый, — вздохнул dd. — Не волнуйся, Каори, я знаю, что из этой мышеловки выберется только один.

— Молодец.

Мамбо отключилась.

Дорадо бросил коммуникатор на стол, взял открытую бутылку вина и сделал большой глоток прямо из горлышка. Отвернулся, разглядывая стремительный пейзаж. Снова глотнул.

Очень хотелось кого-нибудь убить.

Чика-Мария выждала пару минут, а затем негромко поинтересовалась:

— Жизнь дерьмо?

Ругаться Виму не хотелось. Орать не хотелось. Злость срывать не хотелось. Убить — да. Но без шума. А вот орать — нет.

Пустота.

Он вдруг понял, что принес звонок генерала — пустоту. Омерзительную пустоту внутри.

«Камилла…»

Вернулась пустота.

И Дорадо подтвердил:

— Дерьмо.

И снова глотнул вина.

— Когда мне было двенадцать, мать отдала меня пушеру, — тихо сказала Чика-Мария. — Его звали Усман. Поскольку я была девственницей, он расщедрился на целых четыре дозы. И насиловал меня неделю. На нормальных баб у него не вставал, только на малолеток. — Она поднялась с дивана, уселась рядом с Вимом, взяла из его руки бутылку и тоже сделала глоток. — На улице взрослеют рано, если бы не Усман, меня бы трахнули на месяц или два позже, так что я на него не в обиде. К тому же он предпочитал обычный секс, без извращений… Все было нормально. — Еще один глоток. — А вот простить мать я не смогла.

— Отомстила ей?

— Зачем? — Чика-Мария улыбнулась, и Дорадо вдруг подумал, что она впервые сделала это по-настоящему. Искренне. Потому что улыбка у девушки получилась робкой, застенчивой и… чуть виноватой. — Я ушла. Ушла навсегда.

— И не вернулась, когда ей потребовалась помощь, — понял Вим.

— Я не радовалась ее проблемам, — медленно ответила Чика. — Но и не огорчалась. Она оценила меня в четыре дозы. Она их получила. И с этого момента не могла на меня рассчитывать.

Он знал, что девушку раздражает смазанный пейзаж, а потому протянул руку и надавил на кнопку, заставив оконный наноэкран потемнеть. Помолчал и спросил:

— Зачем ты это рассказала?

— Я догадалась, что у тебя произошло.

— И решила поддержать?

— Нет, решила напомнить, что в этой поганой жизни каждый сам за себя. Окажись Камилла на твоем месте, она бы тоже позаботилась о себе.

— Жизнь дерьмо, — вздохнул Дорадо. — Но почему мне должно нравиться чувствовать себя таким же куском дерьма, как все вокруг?

— А чем ты лучше?

— Я хочу быть лучше.

— Тогда тебе нужно во что-то верить.

— Как ты?

— Например.

Странное это ощущение — пить с кем-то из одной бутылки. Из горлышка. Забытое ощущение и… странное. Здесь — странное. В Африке Вим легко делил с камрадами и воду из фляжки, и вино из бутылок. Там это было в порядке вещей, там это было нормально. Но пить так тесно с женщиной, с которой ты спал, которая тебя предала, а потом ты снова с ней спал… Странное ощущение. При этом Вим понимал, что, если бы они пили вино из бокалов, вряд ли бы их разговор оказался столь искренним.

— А ведь ты меня предала.

— Так было нужно.

— Разве вера не накладывает на человека моральные обязательства?

— Ты не веришь.

— А если бы я был мусульманином?

— Есть только одна истинная вера.

— Католическое Вуду?

— Да.

— И ты никогда не предашь вудуиста?

Чика-Мария обдумывала ответ почти минуту. Приложилась к бутылке, но сразу же вернула ее Дорадо. Пару раз неуверенным жестом провела рукой по волосам. Покрутила головой. Наконец сказала:

— Я думаю, ты сильный человек, Вим. Не без слабостей, но сильный. Я не такая. Я сбежала от Усмана, потому что надоела ему и он решил перепродать меня какому-то приятелю. Я сбежала, но вернуться к матери не могла. Мне было двенадцать лет, и я даже ноги толком раздвигать не умела. Как думаешь, долго бы я протянула в Анклаве?

— Не очень, — кивнул Дорадо.

Но Чика не ждала ответа, не услышала его. Она рассказывала о своей нехитрой жизни, рассказывала, судя по всему, впервые и не собиралась останавливаться.

— Мне повезло, я случайно забрела в Palmenviertel, где меня подобрал хороший человек по имени Гельмут. Он накормил меня, разрешил помыться и позволил переночевать в одной комнате с его детьми. А на другой день отвел меня в приют при соборе Святого Мботы. — И снова улыбка. И снова немного робкая. — Не скажу, что в приюте было особенно весело, но другого шанса выжить мне не дали. — А теперь голос девушки стал тверже. — Вуду — моя семья, Вим, и ради нее я не задумываясь обману или предам.

* * *

территория: Европейский Исламский Союз

Мюнхен, столица Баварского султаната

«Башня Стражей»

идти ва-банк тоже надо уметь

— Судя по всему, Хамад, твой козырь оказался пустышкой, — произнес Аль-Кади, испытующе глядя на майора. — Дорадо не поддался.

— Или сделал вид, что не поддался, — немедленно ответил Аль-Гамби.

— Ты имеешь в виду фразу, которую Дорадо произнес в конце разговора?

— Совершенно верно, господин генерал. Она показывает, что Дорадо небезразлична судьба девушки.