Костры на алтарях

— Отвратительно. — Ночь выдалась не слишком теплой, и визитер хотел засунуть руки в карманы куртки… Остановил движение на полпути, улыбнулся и подчеркнутым жестом сложил их на груди. — Насколько я знаю, убийства случались только в странах Исламского Союза.

— Тем не менее мы настороже.

— Правильно, — одобрил гость. — Кто предупрежден, тот вооружен.

И посмотрел собеседнику в глаза. Тот ответил дружеским кивком головы. Понимающим кивком.

«Мы одной веры. Мы у порога храма. Но мы ничего друг о друге не знаем. Поэтому руки следует держать на виду».

— Работаете охранником?

— Прихожанин.

— Тратите свободное время?

— Мы несем дежурства по очереди.

— Почему не наняли сторожей?

— Охранники сидят внутри. Мы приглядываем снаружи.

— Почему?

— Это мой долг.

— Перед кем?

— Перед самим собой.

— Хороший ответ, камрад, — медленно произнес визитер. — Очень хороший ответ.

— Но вас он, как мне кажется, удивил.

Гость покачал головой:

— Я давно не был в церкви.

— Почему?

— Потому что слышу там не слово Божье, а его толкование.

— Господь говорит с нами устами своих слуг, — пожал плечами мужчина. — Так было всегда.

— Вы в это верите?

— А вы, похоже, нет.

Гость вздохнул, аккуратным жестом извлек из кармана куртки пачку сигарет, раскурил одну, на мгновение осветив свое лицо язычком огня, и угрюмо ответил:

— Я устал верить.

Это прозвучало искренне.

— У вас что-то случилось?

Прихожанин задал вопрос не с жалостью, не проявляя участие, а с прямым мужским интересом. Он не был равнодушен, но показал, что не полезет с утешениями. И может быть, именно поэтому визитер ответил:

— У меня случилась жизнь.

— Настолько плохая?

— В общем, ничего особенного… — Гость задумчиво посмотрел на тлеющий кончик сигареты. — Отца я не знал, мать была проституткой. Меня воспитывала бабушка.

И каждое воскресенье:

«Мы должны идти в церковь, Чезаре».

«Зачем?»

«Так надо».

Она надевала свою лучшую одежду: черное платье, отороченное белыми кружевами, и блестящие туфли. Брала сумочку и важно отправлялась к собору, в который ходила всю свою жизнь. А он шел следом и очень гордился тем, что одет во все чистое. Потом, после службы, он вновь переодевался в обычные тряпки, на которых виднелись отметины всех уличных приключений, и начинал ждать следующего воскресенья.

Повзрослев, он понял, что эти визиты позволяли ему ощущать себя не обычным голодранцем, а человеком.

— Я верил, камрад. Но трудно, чертовски трудно сохранить веру, когда тебе говорят: парень, твоя непутевая мамаша ухитрилась подцепить «изумрудный синдром», пойди, попрощайся. Ты приходишь в ее квартиру, видишь тело, которое весит тридцать шесть килограммов, и понимаешь, что она месяц лежала одна. Совсем одна. И никто о ней не вспоминал, пока владелец дома не явился за квартплатой. А потом умирает бабушка, и тебя отправляют в приют. Ты плачешь, а святой отец говорит об испытании. — Визитер улыбнулся. Прихожанин не видел улыбки собеседника, иначе бы он вряд ли стал продолжать разговор. Но тон, несмотря на зловещую улыбку, гость не изменил, продолжил говорить медленно и размеренно: — Черт побери, все и всегда говорят об испытаниях, которые нам ниспосланы. Священник твердит, что я должен быть сильным, а сам разглядывает мою задницу. Мою молодую, крепенькую задницу.

— Уверен, что так? — колючим голосом спросил мужчина.

— Через пару лет святой отец помер, на его похоронах тусовалось множество геев, — невозмутимо ответил гость. — Видимо, случайно зашли.

Прихожанин неразборчиво пробормотал пару слов, но от внятных комментариев отказался.

— Из приюта у меня было три дороги, — продолжил визитер. — В тюрьму, в армию или на низкооплачиваемую работу. Я выбрал тюрьму, стал бандитом то есть. К счастью, мне достался хороший учитель, бывший вояка, если бы не он, я бы стал наркоманом и загнулся лет десять назад. А этот парень заставлял меня читать книги, представляешь, камрад? Меня! Щенка из приюта. Его звали Полковником, и он часто повторял, что мало уметь убивать. Нужно уметь убивать по-умному. Что побеждает тот, кто думает, а не машет кулаками.

— То есть вы преступник?

— Вас это смущает?

Прихожанин неопределенно пожал плечами. Гость решил, что жест означает «нет», усмехнулся, раздумывая, стоит ли продолжать, и решил, что стоит: ему хотелось, очень хотелось исповедаться.

— Вы будете смеяться, но тогда я еще верил. Я видел много грязи. Видел умирающих от передозы «синдина», видел, как продают людей и их органы, видел, как проигрывают в карты детей, а потом режут себе вены. Я много видел. Но верил. Верил, потому что человек слаб. Он может сотворить любую мерзость, но до тех пор, пока он способен раскаяться, пока способен испытать стыд — он человек. А человек слаб. Я верил, а потом задумался: почему же вера не делает человека сильнее? Может, все дело не в слабости человека, а в слабости веры? Может, не случайно кровь стала вином?

— Не богохульствуйте, — попросил прихожанин.

Но гость его не слышал.