Костры на алтарях

Патриция, в отличие от Грязнова, с книгой Банума не знакомилась. Кирилл изъял рукопись, едва девушка вернулась домой. Ей предложил принять душ: «Ты немного испачкалась», а сам ушел в кабинет. То ли читал он быстро, то ли проглядел только наиболее интересные места, но, когда Пэт пришла к отцу, он долистывал последние страницы.

— А что о ней еще можно сказать?

— За нее предлагали сто миллионов.

— Ага, — подтвердил Грязнов.

— И перебили множество людей.

— Точно.

— Я рисковала жизнью.

Антиквар широко улыбнулся:

— Я уже говорил, что в этой истории ты… ты меня приятно удивила, дочь. Я не ожидал, что твое становление пойдет столь быстро.

Становление.

Чувствовала ли она изменения в себе? Нет. А что должно появиться? Картинки грядущего? Для этого есть Читающая Время. Бурление силы? Так ведь она вроде не паровой котел…

— Во время драки у меня произошел сбой в «балалайке», — неожиданно припомнила девушка. — На некоторое время сдох наноэкран.

— Это будет повторяться, — тихо произнес Грязнов.

— Как долго?

— До тех пор, пока экран не исчезнет.

Пэт удивленно приподняла брови:

— Совсем?

— Ты становишься сильнее, дочь, и твой организм отвергает гаджеты. Сначала сдохнет наноэкран, потом — «балалайка».

— Ты шутишь?

Антиквар покачал головой.

«А ведь он не подключен!»

И Мамаша Даша обходится без чипа. И Кауфман…

— Мне кажется, дочь, лишиться «балалайки» не такая уж большая жертва.

— Пожалуй. — Она еще не привыкла к мысли, что окажется вне сети, не осознала до конца, но развивать тему не стала. Надо все обдумать. Пока же Пэт интересовало другое: — Что в книге, Кирилл? Почему она так важна?

Антиквар выдержал взгляд дочери, вздохнул, поняв, что она не отступит, многозначительно посмотрел на часы, но все-таки ответил:

— В ней правда, дочь. Вся правда, которая была известна Урзаку.

— Только правда?

— И ничего, кроме правды.

— О чем?

— Обо всем. — Грязнов провел пальцами по переплету. — Люди, которые за ней охотились, прекрасно знают то, что написал Урзак. Им известно, как образовалось Католическое Вуду и почему произошла мягкая исламизация Европы. Они знают о договоренностях, принимавшихся на самом верху. Они в курсе того, что ведущие машинисты корпораций и государств — правоверные нейкисты, ведь программное обеспечение вышло на столь высокий уровень, что создать новое могут только адепты Поэтессы.

— Потому что они лучшие?

— Да, — подтвердил антиквар. Помолчал. — Людей, которые гнались за книгой, не интересовали даже мысли Урзака о Мутабор. Точнее, их интересует Мутабор, но они знали, что Урзак не смог проникнуть в тайны Храма Истинной Эволюции.

— Тогда в чем же дело?

— В самой первой главе, — ответил Кирилл. — Можно сказать — автобиографической. Откуда есть пошел Урзак. В этой главе наш друг рассказал о своей юности, о своем прошлом, о древних, давно забытых богах и об их Последнем Храме. О том, кто им служил и какой силой обладал. Урзак написал о нас, Пэт. Полагаю, задолго до того, как мы повстречались. Он писал мемуары, но вряд ли предполагал, что они станут настолько важны.

— А они стали важны, потому что китайцы вышли на наш след, — поняла девушка.

— И потому что Урзака убили, — добавил Грязнов. — Все знали, что он обладал колоссальной силой, и поняли, что перед смертью он встретился с кем-то, его превосходящим.

— И захотели прочесть первую главу.

— Чтобы найти нас.

— Но ведь Урзак не знал о нас.

— Но мы не можем допустить, чтобы кто-нибудь добрался до Последнего Храма, — жестко объяснил антиквар. — Пока не можем. Пока мы еще уязвимы.

И замолчал, давая понять, что разговор окончен. Однако Пэт не унималась:

— Кстати, о храме. Почему Мутабор помог нам?

— У храмовников был свой интерес в этом деле, — ровно произнес Кирилл.

— Не уходи от ответа. Я спросила, почему Мутабор помог нам, а не почему ввязался в дело.

Грязнов поднялся с кресла, взял книгу Урзака в руку, чуть повернулся в сторону двери, но после короткой паузы все-таки ответил:

— Потому что мы друзья.

— Просто друзья?

— У храмовников был свой интерес, и они наши друзья. Большие друзья.

* * *

Этот запах узнал бы любой полицейский, любой без, любой машинист — запах «синдина» не спутать ни с чем. Тонкий, навсегда запоминающийся аромат едва улавливался при вскрытии ампулы, но здесь, в обширном помещении без окон, он царил повсюду. Им благоухал воздух, им пропитались стены, его, казалось, выдыхали из себя стоящие в центре люди. И не просто люди — прелаты. Их глаза светились белым, но не белым с прожилками сосудиков, не белым, переходящим в беж или синеву, а чистым, снежно-чистым белым горных вершин.

А вот у стоящего в центре комнаты мужчины с глазами все еще было в порядке. Они были неестественно выпучены, словно у больного базедовой болезнью. Они были огромны, словно пересаженные от кого-то чужого. Но они все еще напоминали глаза обычного человека: белки, зрачки, радужная оболочка…

Мужчина, не мигая, смотрел прямо перед собой и уверенно отвечал на вопросы:

— Чувствуешь ли ты силу в себе?

— Да.

— Чувствуешь ли ты уверенность в себе?

— Да.

— Знаешь ли ты, какое испытание тебе предстоит?

— Да.

— Готов ли ты к нему?

— Да.