Костры на алтарях

Через подвал беглецы ушли в грязноватые мюнхенские коммуникации. Затем последовал бег по темным, зато никем не контролируемым коридорам, переходы с уровня на уровень по бетонным и металлическим лестницам и периодические остановки, во время которых Вим и Хала напряженно вслушивались, пытаясь различить шаги возможных преследователей. Путешествие длилось почти час, и из-под земли они вывалились за пределами Blumenmarkt, в полуразрушенной зоне Dresden, получившей свое название потому, что напоминала честным баварцам беспощадно разрушенную американцами столицу Саксонии.

Когда-то в этих кварталах Мюнхена находился оплот участников печально знаменитого бунта Мясников, последнего на сегодняшний день вооруженного выступления в Баварском султанате. Когда-то этот район, застроенный безликими многоэтажными коробками, населяли работяги — необразованные и неквалифицированные клиенты государственных программ занятости населения. Люди, которым не повезло. Люди, лишенные будущего. В какой-то момент Европол выпустил ситуацию из-под контроля, и перенаселенные кварталы полыхнули жесточайшим бунтом — к честной профессии мясника повстанцы не имели никакого отношения. Два дня в Мюнхене шли уличные бои. Два дня армия пыталась загнать озверевших работяг обратно в гетто. И еще два дня пыталась это самое гетто взять. Взяли, щедро залив его кровью.

С тех пор в султанате уделяли гораздо больше внимания социальной политике, а Dresden… Его планировали снести, но вот уже несколько лет никак не могли приступить к работам. То ли потому, что в обветшалых домах до сих пор прятались повстанцы (это утверждение являлось полной чушью), то ли для того, чтобы в кварталах концентрировались самые грязные отбросы общества, люди, которых не привечали даже в Blumenmarkt.

В любом приличном городе должна быть своя помойка.

Беглецам повезло — выбравшись из канализации, они оказались в пустом подвале, не встретились с местными обитателями, а потому решили остановиться, отдохнуть и подумать, что делать дальше.

— Похоже, ты влипла больше моего, — негромко произнес Дорадо. — Теперь они знают, кто ты.

— «У Изольды» даже моя «балалайка» осталась, — вздохнула женщина.

— Плохо.

— На ней не было ничего важного.

— Хорошо.

Хала слабо улыбнулась.

— Ты повеселел.

— Я чувствую себя почти отомщенным. — Вим потянулся и прислонился к стене, приняв подчеркнуто расслабленную позу. — Что ты теперь будешь делать?

— Перейду на нелегальное положение, — пожала плечами Хала. — Если все пойдет так, как надо, дней через пять Чезаре меня вытащит.

«Она верит ему. Верит в него. А Кодацци? Как он относится к трансеру? Бросит ее или выручит? Какие отношения связывают опытного dd с неизвестным прошлым и проститутку? Какие чувства?»

— Почему ты до сих пор работаешь на Изольду?

— Я же говорила: хорошее прикрытие.

— Врешь.

— Даже если и так, тебе какое дело? — огрызнулась женщина. — И время для подобного разговора ты выбрал неподходящее.

— А о чем нам еще говорить? Ты не скажешь, где будешь прятаться, я не скажу, куда поеду. Минут через десять мы разбежимся в разные стороны и, скорее всего, навсегда.

— Тогда какое тебе дело до меня?

— Я должен доверять партнерам.

Хала хмыкнула, помолчала, но ответила. Нехотя ответила:

— На мне висит приговор: еще пять лет занятий проституцией. И нельзя покидать Исламский Союз.

— Почему не сбежала?

— В любом другом месте моя карьера предопределена: зарабатывай хлеб, лежа на спине и раздвинув ноги, — ровным голосом ответила женщина. — Все прекрасно знают, для чего нужны такие трансеры, как я. Какой смысл бежать?

Врачи поработали хорошо, создав настоящий шедевр пластической хирургии, и чтобы вернуть себе настоящую внешность, Хале потребуется не одна тысяча динаров — обратные операции стоят на порядок дороже. Наверное, именно поэтому она без раздумий согласилась на Очень Серьезное Дело: полученные за книгу миллионы станут ее пропуском в нормальную жизнь.

— Чезаре оказался первым мужчиной, который отнесся ко мне по-человечески, проявил сочувствие. А когда он узнал мою историю, то спросил, не хочу ли я поработать с ним. — Хала провела рукой по пластиковым волосам. Жест, сохранившийся с тех времен, когда у нее была настоящая прическа. — С винтовкой я научилась обращаться еще в молодости, позанималась пару месяцев, чтобы вернуть форму, и стала работать. Прикрывала Чезаре в его делах.

«А он обещал ей будущее. Верность. Больше всего в мире ценится верность».

— Ну а ты что скрываешь, Вим Дорадо?

— Я убил сына шейха, — спокойно ответил Вим. — Отомстил за смерть отца.

— И остался жив?

— И даже не сидел в тюрьме. И не проходил по делу. — Дорадо помолчал. — Я убивал его медленно, очень жестоко. А меня даже не заподозрили.

— Со смерти твоего отца прошло много времени, — поняла женщина.

— Да. О той истории успели забыть.

— Ты злопамятный.

Вим покачал головой:

— Глупый. Из-за тех двух часов, что подыхал ублюдок, я исковеркал себе жизнь.

— Все равно тебе повезло больше, чем мне.

— Это точно.