Костры на башнях

Они были счастливы без формальных отметок в паспорте, без шумной многолюдной кавказской свадьбы — по безошибочному праву обоюдной любви они стали мужем и женой. Для них в эти мгновения не было войны, никто ни в кого не стрелял, никто не погибал, люди любили друг друга искренне и нежно, под синим бескрайним небом царил мир. Крепко обнявшись, они говорили о своей непроходящей, неистребимой любви. Им было тепло и радостно под солдатской шинелью.

Глава одиннадцатая

— Алло, «Терек»! «Терек», я — «Октябрьская». Прием…

Над радистом склонился командир полка.

— Ну, что там? — спросил Ващенко, теряя терпение. — Все еще нет связи?

— Нет, товарищ полковник.

Николай Иванович решил более не медлить: нужно посылать гонца. Он направился в штаб, который находился напротив, через узкую дорогу в разборном домике. Широко открывая дверь, впустил в помещение клуб пара.

В это время Федор Феофанос, вернувшийся в полк после ранения, покидал помещение, направлялся в батальон, завершив некоторые формальности в связи с возвращением из госпиталя.

Здесь, в дверях, они и встретились. Солдат почтительно посторонился, пропуская командира полка.

— Феофанос? — обрадовался Николай Иванович и протянул руку родственнику Виктора Соколова, а потом стал его расспрашивать: — Жив, здоров? Возвращаешься в батальон?

— Так точно, товарищ полковник.

— Виктора Алексеевича видел?

— Надя говорила, что он готовит экспедицию. Скоро, наверно, отправится в горы, на Эльбрус…

— Да, Федор. На Эльбрус, — сказал Николай Иванович задумчиво. — Не представляю, как они смогут выполнить такое сложное задание. На дворе зима. А какие нынче там снегопады! Так завьюжит, что с головой занесет. Но спешит наше командование, чтобы выбросить поскорее к чертям фашистский флаг с вершины.

Совсем недавно генерал армии Тюленев чистосердечно признавался; «Каждый рад, пролетая над горами, корю себя за то, что не смогли остановить фашистов, прорывающихся на Эльбрус. Не дождусь, когда мы сможем отправить туда экспедицию… И выбросить к чертям гитлеровские штандарты!» И вот этот час, кажется, настал.

— Я, откровенно говоря, — сказал Федор Феофанос, — думал, что наш батальон примет участие…

— Нет, дорогой, — развел руками Николай Иванович. — Нам предстоит обезопасить путь альпинистам к вершине. Мы намеревались начать наступление на Терек уже нынче, однако вынуждены пока что повременить. А дело-то вот в чем. Фашисты не теряют надежду прорваться через перевалы к морю. И для этой цели перебрасывают генералу Блицу подкрепление.

Ващенко оборвал рассказ, понял, что нет надобности говорить о всех подробностях солдату, тем более что времени для этого нет, перешел к сути:

— Все это я говорю тебе вот для чего. Нарушена связь с батальоном, которым теперь вместо Соколова командует Тариэл Хачури. И пока ее наладят, неизвестно, сколько времени пройдет. Тебе нужно будет отправиться в отделение Аргуданова. Ты хорошо знаешь это место — располагаются бойцы у сторожевых башен над ущельем. Так вот, пусть немедленно отправляются в расположение батальона, к шахте «Октябрьская». Колонна немцев, как нам сообщили, пройдет именно там. Смотри, Феофанос, — строже предупредил командир полка, — будь осторожен.

Пуля немецкого снайпера настигла Федора Феофаноса, когда он выходил из лесистого ущелья: она попала ему в спину. Он попытался повернуться в сторону стрелявшего, но глаза его уже ничего не видели. Федор лишь успел схватиться за тонкий ствол орешника, чтобы не свалиться с крутого откоса, да и сделал это скорее инстинктивно. Продержался он недолго и отпустил тонкий ствол, чтобы, казалось, не поломать хрупкое, прихваченное утренним морозом деревцо, опустился на колени, а уже потом упал на рыхлый снег.

От выстрела вздрогнул и Махар, возвращающийся в это время в отделение после выполнения задания Аргуданова — проверить подходы к башням. Он тотчас бросился к первому попавшемуся валуну, полагая, что снайпер стрелял в него и промахнулся, снял с плеча автомат, стал искать глазами фрица на самой верхушке скалы, где торчали кусты с оголенными ветками, напоминая чем-то остатки волос на облысевшей голове великана. И не обратил внимания на качающееся, как метелка, деревцо, макушка которого долго еще подрагивала, словно звала на помощь.

Махар был поражен тем, что произошло: он каким-то чудом избежал смерти. В бою, когда пули подчас свистели над самой головой, так остро не ощущал опасность, как ощутил ее теперь. Что же спасло его? Очевидно, любовь Заиры. Как же теперь вырваться отсюда? Нужно во что бы то ни стало разделаться с фашистом — не торчать же здесь до ночи!