Косые тени далекой земли

Задыхаясь от волнения, Рюмон оторвался от письма и стал вспоминать. Номияма, которого Гильермо упомянул на складе букинистического магазина Грина, был Номияма Сохэй. Рюмон однажды встретил это имя в очерке, напечатанном в одном экономическом вестнике.

И это, и все остальные данные из только что прочитанного отрывка полностью совпадали с тем, что рассказал ему Гильермо.

47

Рюмон слез с кровати и подошел к окну.

Дней десять назад его перевезли из Лондона в эту больницу на западе Токио, чтобы дать ему время восстановить силы после операции. Медсестра утверждала, что в хорошую погоду из окна можно увидеть гору Фудзи, но пока ему еще ни разу не повезло.

Рюмон сел на стул и вернулся к письму Кивако.

«Теперь о Гильермо.

Среди людей, которые в девятом году эры Тайсё[117] одновременно с семьей Катано эмигрировали из префектуры Вакаяма в Мексику, был человек по имени Хосоя Кацудзи.

Хосоя был близким другом моего дяди Садао, и, хотя они были намного старше меня, оба они любили меня как родную сестру. Встреча с Хосоя изменила всю мою жизнь.

Ты и сам скоро поймешь это.

Хосоя Кацудзи и есть тот, кого ты ищешь, – тот японец, служивший в Иностранном легионе под именем Гильермо, или Сато Таро.

Хосоя был старше меня на тринадцать лет, но с первой же встречи я увидела в нем мужчину. Хотя я была еще девчонкой – мне было тогда лет двенадцать-тринадцать, – созрела я чрезвычайно рано; наверное, в этом виновата среда, в которой я росла. Я уже тогда инстинктивно понимала, как привлечь к себе внимание мужчины.

Вначале Хосоя обращался со мной как с ребенком, но я становилась все привлекательнее, и со временем он стал обращать на меня все больше внимания.

Не прошло и двух лет после нашей встречи, как мы полюбили друг друга всем сердцем и познали телесную близость.

Вскоре я забеременела и в пятнадцать лет стала матерью.

Это будет для тебя неожиданностью, но моя дочь – твоя мать, Кадзуми».

Рюмон покачал головой. Неожиданностью это для него не стало. Он уже мал это от Гильермо. Скорее удивление у неге вызывало то, насколько непохожи были Кивако) какой он ее помнил, и его мать, Кадзуми. Судя по свидетельствам Кирико и Гильермо, Кадзуми была удивительно похожа на Кивако в молодости. Однако ему никак не удавалось узнать свою мать о грузной и круглолицей женщине, какой Кивако стала в последние годы жизни.

Письмо еще не закончилось…

Кивако писала о том, что Хосоя Кацудзи получил приказ Коминтерна отправиться в Москву и что перед своим отъездом он заказал те три кулона как своего рода талисманы, чтобы они хранили троих членов семьи.

О том, что она, последовав примеру Хосоя и своего дяди, вступила в находившуюся тогда в подполье коммунистическую партию Мексики.

Как она решила поехать вслед за внедрившимся в армию Франко мужем и вступила в Интернациональную бригаду.

Что для этого ей пришлось отдать ставшую обузой дочку под опеку Нисимура Сидзуко, младшей сестры Хосоя, и ее мужа Ёскэ, которые и удочерили девочку.

Что таким образом настоящие дед и бабка Рюмона – вовсе не супруги Нисимура, а Хосоя Кацудзи и Кивако, и многое другое.

Все это в целом повторяло то, что Рюмон уже слышал от Гильермо в Лондоне.