Косыгин

«Вешенская, 17.II.89 г.

Здравствуй, Люсенька, родная!

Получили твою поздравительную открытку. Трогательно очень, теплом повеяло. Я хорошо понимаю, каково тебе, с твоим характером, темпераментом сидеть в 4-х стенах, да еще при таких страданиях… Милая моя, Люся, я так часто думаю о тебе. Как же так? Добрые, умные, честные люди, как ты, как мой и твой отцы, обречены были так страдать, а всякая нечисть живет теперь и процветает, пожиная плоды не на ими засеянном поле? Где же высшая справедливость? Есть ли она вообще?

Долго не писала, т. к. усиленно «штудировала» опусы Р. Медведева (народного депутата!!!) о моем отце; отрывки напечатаны в журнале «Вопросы литературы» № 8 за этот год, а 2 книги изданы за рубежом и еще не переведены. Изданы не ранее, не позднее, как в 1975 г. — совместный с А. Солженицыным «подарок» отцу к его 70-летию…

Опять старая, петая и перепетая песня: «Кто написал «Тихий Дон»?! Сколько же можно выискивать «авторов» и «соавторов», и трепать доброе имя человека, теперь уже ушедшего от нас?! Разве недостаточно той травли, что он пережил по этому же мерзкому поводу в начале 30-х гг.? Кажется всё, уже и ЭВМ доказала, что никто, кроме Шолохова, из всех «предлагаемых авторов» не писал «Тихий Дон». Нет, опять пачкотня… Я хотела отвечать, но во-первых, это надо спорить построчно, а во-вторых «народному депутату» — зеленая улица. А я дважды пыталась ответить на явные измышления, ни разу меня не напечатали. Так что полная свобода слова для тех, кто в трудные времена отсиделся «за бугром», тявкая оттуда, а полная безгласность для тех, кто все перенес вместе со своей страной. Теперь явились зарубежные вояжеры — и они «герои и мученики». Где же правда?..

Пока живу «при маме», но она уже так слаба, что страшно за нее: очень слабеет сердце… Конечно, возраст, но сдает она что-то слишком быстро. Надо мне поехать полечиться — не могу ее оставить одну…

Не хочется думать о завтрашнем дне. А так необходимо было бы сейчас работать и в моральном, и в материальном плане! Ну что такое пенсия 115 р.?! Сбережения за эти 7 лет, что я на пенсии, сама понимаешь, растаяли, как дым. Да Бог с ним, с этим «завтра»! Думаю, все же удастся поехать по путевке в Кисловодск в середине декабря. Вот в конце ноября все выяснится… Тогда где-то в начале декабря буду в Москве.

Милая моя, хорошая! Чем бы тебя порадовать? Что тебе привезти из домашнего? Может быть, каймаку? Или из солки что-нибудь, чтобы запахло Вешенской, той неповторимостью, когда мы были здесь с тобой?

Сегодня у нас хмурится погода, а до этого стояло на редкость долгое, солнечное «бабье лето». Несмотря на разного рода неприятности, о которых я выше писала, я душой как- то окрепла, отдохнула… Сегодня падает снежок и тает, слякотно и неуютно. Деревья все голые, жалкие. Единственное удовольствие — чтение. Читаю очень много, т. к. ничем другим заниматься не могу. К сожалению, гулять приходится мало — много времени уходит на маму. А там, смотришь — уже темно…

К сожалению, не могу ни вязать, ни шить. Швейной машинки здесь нет, нитки для вязания взяла, но их оказалось мало, да и вообще больше нет и в продаже нет даже на рынке. Остается чтение, мой всегдашний утешитель.

Такие вот грустные мысли посещают, но я в такие минуты вспоминаю тебя, моя милая, родная, хорошая, мужественная, и мне просто становится стыдно, что я тебе всё это пишу. Имею ли я право на что-то жаловаться? Нет! Я просто знаю, что ты тоже обо мне думаешь, может быть, хочешь знать, как мне живется? Поэтому и пишу, словно говорю с тобой.

Мне так не хватает общения с тобой! Как хочется, чтобы все твои болячки оказались дурным сном! Как хочу встретить тебя, обнять, поцеловать!

Люсенька, родная, если бы я могла хоть чем-то, хоть немного тебе помочь, чем-то порадовать. Скажи, чем?

Мы с мамой крепко тебя обнимаем, целуем, желаем всего того, что ты сама себе желаешь!

Будь такой, как ты есть, а ты — человек редкостный, прекрасный! За это тебя любим верно и нежно.

Твои Мария Петровна и Светлана Шолоховы».