– Ступайте с Богом, – усмехнулся Вирхов и оглядел с ног до головы молодого юриста: «Небось думает, представят к ордену за обычную, следственную работу. Ничего, годик-другой, и испарятся прогрессивные иллюзии, что работа практического юриста – это шерлокхолмсовское поигрывание на скрипочке да интеллектуальные раздумья в кресле у камина...» – Наведайтесь, голубчик, домой. Поспите немного. Берегите здоровье смолоду.
Кандидат Тернов выслушал напутствие с оскорбленным видом – в речах начальника ему слышалась издевка. Понуро юрист направился к двери, но до двери дойти не успел: она сама распахнулась перед ним, и в проеме появилась внушительная фигура в сером сюртуке – тучноватый господин, за спиной которого маячила фигура дежурного по коридору курьера, снял шляпу и поклонился, обнажив тонзурообразную плешь.
– Вы позволите? – Он искоса взглянул на смутившегося Тернова и шагнул к столу. – Позвольте представиться. Глинский, Платон Симеонович. Служащий музейного хранилища Эрмитажа.
Вирхов медленно поднялся из-за стола.
– Чем обязан? – растерянно спросил он.
– Счел своим долгом явиться для проведения следственных мероприятий, – проникновенно сказал Глинский. – По пути из Бологого заметил за собой наблюдение, думал, от напряжения нервов мерещится. А в собственной квартире выяснил, что моей персоной интересовалась полиция. Счел за лучшее явиться без промедления.
– Очень хорошо, что сочли.
Вирхов сделал приглашающий жест. Гость прошел к столу и сел. Поймав взгляд выкатившихся от злости глаз следователя, кандидат Тернов юркнул за дверь.
– Итак, господин Глинский, поясните следствию, отчего это у вас происходит напряжение нервов?
– В наше время приличному человеку перемещаться по государству российскому опасно, – ответил Глинский, – всюду террористы орудуют... Того и гляди на воздух взлетишь.
– Кстати, о воздухе. – Вирхов потер лоб ладонью. – Что вы можете сказать о происшествии в Воздухоплавательном парке?
– Ничего не могу. – Глинский пожал мощными плечами. – По-видимому, несчастный случай.
– Вы не заметили ничего подозрительного?
– Абсолютно ничего. Если говорить начистоту, я не особенно интересовался зрелищем. Боялся опоздать на поезд, ибо имел договоренность с князем Путятиным: ему поступило предложение пополнить коллекцию уникальным приобретением.
Чувствуя, что Глинский сейчас заговорит на далекую от дела тему, Вирхов прервал:
– А что за шкатулка была в руках у Степана Студенцова? Не ваш ли подарок?
– Что вы, господин следователь! Я такими дешевыми предметами не интересуюсь. Брезгую. Научная совесть не позволяет.
– Вы проводите экспертизу восточных ковров?
Глинский смутился.
– Вы это спрашиваете потому, что отец Степана торгует коврами? Подозреваете меня в чем-то?
– Пока еще вы вне подозрений, – ответил Вирхов.
– К чему? – Глинский изумился. – К какому вопросу?
– Я говорю о полемике Ленина и Аксельрода, – впился взглядом в эксперта Вирхов.
– Прошу прощения, но эти люди мне неизвестны, – ответил смущенно Глинский. – Это имеет отношение к земле, на которой разместился Воздухоплавательный парк?
– Пока не знаю, – сказал задумчиво Вирхов. – Каковы ваши планы, господин Глинский, на ближайшее будущее? Нам бы хотелось в случае необходимости знать, где вас можно найти?
– Петербург покидать не собираюсь. В любой момент явлюсь на ваш зов.
– Благодарю вас за готовность помочь следствию. Не смею вас больше задерживать, господин Глинский.
Вирхов с каждой минутой все более ощущал бесполезность разговора и с трудом боролся с желанием заснуть. Он встал и протянул руку гостю. Рукопожатие Глинского было сильным и уверенным. Когда гость вышел, Вирхов незамедлительно отправился к вожделенному дивану и рухнул в его кожаные объятия. Он подумал, что надо бы установить наблюдение за эрмитажным экспертом, но тут же погрузился в глубокий и крепкий сон.
Проснулся он оттого, что Поликарп Христофорович осторожно тряс его за плечо.
– Господин следователь! Ваше благородие! Очнитесь!
Вирхов с трудом разлепил каменные веки и принял вертикальное положение.
– Пора вставать, Карл Иваныч. – Письмоводитель с виноватым видом уселся на свое обычное место.
Вирхов кряхтя отправился в смежную комнату, где с минуту держал голову под струей холодной воды, мысленно проклиная Воздухоплавательный парк и господина Глинского.
Когда он добрался до своего письменного стола, письмоводитель робко привстал.
– Господин следователь! Вас в приемной дожидается человек. Из гостиницы «Гигиена» .
– Что он хочет?
– Говорит, имеет важное сообщение.
– Впусти, – велел Вирхов и напрягся.
– Ну, что у вас там стряслось? – нелюбезно начал Вирхов разговор с курносым портье.
– Еще ничего, – ответил тот, – но боюсь, что случится. Очень подозрительный постоялец.
– Господин Ханопулос? Эрос Орестович?
– Совершенно верно, – шепнул портье. – Я все написал. Словами могу подтвердить для протокола. Явившись, грек попросил затопить печь.
Глава 19
– Я знал, моя богиня, что встречу вас здесь! – вскричал господин Ханопулос, завидев Марию Николаевну Муромцеву в толпе у Спаса на Сенной.