Кот и крысы

Но была она безрадостна, потому что тишина и пустота не всякий раз оказываются наградой после трудного дела и пакостного куска жизни. Их, вместе или поодиночке, даже с тупиком порой не сравнить: забредя в тупик, постоишь в задумчивости перед каменной стенкой в версту высотой, почешешь затылок и повернешь обратно. А Тереза не видела стенки, она знала - движение вперед возможно. Если бездумно послушаться Мишеля и господина Перрена, если довериться им и, закрыв на все глаза, пересечь этот отрезок своей жизни, то, может, все получится не так уж плохо.

В тупике Тереза уже побывала.

А в пространстве, где движение возможно, даже необходимо, но не видишь далее собственного носа и не можешь повернуть назад, - еще нет.

И, хотя лишь в этом пространстве она могла сидеть, не слыша посторонних голосов и прижимая к себе голову коленопреклоненного Мишеля, ей все яснее делалось, что счастье невозможно, любовь невозможна, музыка - и та невозможна. Еще день, еще неделя самообмана - а потом смерть покажется желанной и прекрасной.

* * *

Конечно же, Устина, пропавшего с целым мешком денег, искали, бегали к нему домой даже, но никому и в голову не пришло заглянуть к Дуньке.

Велико же было удивление архаровцев, ночевавших на Пречистенке, когда наутро они обнаружили дожидающуюся у запертых ворот Дунькину карету с нарисованными купидонами, а в карете - Устина со здоровенным топором.

Его тут же, наскоро выслушав, привели к только что проснувшемуся Архарову.

После визита Терезы Виллье Архаров был так угрюм, что Яшка-Скес, тот еще архаровец, бывший мортус, впихнул бывшего дьячка в дверь, прямо в объятия Никодимке, и был таков.

Устин и без того чувствовал себя неловко, а как Архаров на него рыкнул - и вовсе растерялся. Заикаясь и спотыкаясь, он рассказал, что ночью пришел погубитель рулетки, но ушел, слава Богу, несолоно хлебавши. Как он сам оказался ночью возле рулетки - промолчал, добавил лишь, что справиться со злодеем, связать его и доставить в полицейскую контору не мог по своему слабосилию, а нечаянно отнял топор, который и предъявляет.

Архаров уставился на колун и невольно присвистнул.

– Дурак я, - сказал он, не смущаясь присутствием подчиненного. - Не посадил молодцов в засаду. Да кто ж знал, что они сразу в атаку пойдут, мать их стоеросовую через горку с присвистом?

Архарову казалось, что после ночной погони и убийства Степана Васильевича шулерская шайка непременно должна затаиться. А она перешла в наступление, да еще таким простым способом!

Отправив Устина завтракать в людскую, Архаров потребовал к себе Никодимку и к тому часу, как проснулся Левушка, уже был готов ехать на Лубянку.

В сенях особняка его ждал Фаддей с мешком.

Фаддей был немногословен, вручил зашитый мешок со словами, что барыня-де возвращает и просит впредь подарков не слать, и тут же вышел. Архаров в сильнейшем недоумении позвал его, но Фаддей быстрым шагом подошел к карете, взобрался на козлы и укатил.

Архаров потеребил мешок, но не понял, как он открывается. Мешок был сильно похож на тот, который привезла Тереза, - и, вдруг поняв это, Архаров завертелся, ища, куда бы его положить, чтобы от него избавиться. Увидел стул у стены, подошел, шлепнул на него мешок и отвернулся. Мешок исчез из виду - на душе малость полегчало.

Тогда Архаров обернулся, чтобы первого же из архаровцев, кто спустится в сени, готовый вместе с командиром ехать к Рязанскому подворью, отправить к Дуньке дознаваться - что там такое произошло и с Устином, и с мешком, и с ворами, и с рулеткой.

Это оказался Тимофей. И одновременно со стороны людской появился Устин.

Архаров всучил Тимофею мешок, прикрикнул на заартачившегося было Устина, послал лакея Ивана, готового уже занять место на запятках, к себе наверх - за топором, и Тимофей, вооруженный двумя этими предметами, и имея при себе горестно вздыхающего и невнятно бормочущего бывшего дьячка, полчаса спустя уже стоял у Дунькиного дома, колотя в дверь.

Его допросили в окошко, потребовали почему-то рассказать про внутреннее расположение архаровского дома, особенно поблизости от хозяйской спальни, убедились, что он доподлинно архаровец, впустили, и тогда лишь он обнаружил, что взбудораженный Устин не сказал самого главного - что преступник, убегая, успел вбить длинный нож под ребра старому привратнику.

– Господи Иисусе! - сказал Тимофей. - Лето ж на дворе! Надо скорее выносить тело на холод! С ума вы тут все сбрели!

Все - это были Дунька, Агашка и стряпуха Саввишна, которая ночью, увидев тело Филимона, безмолвно лишилась чувств и была обнаружена в потемках не скоро.

– Так архаровцев ждали, боялись трогать, - объяснила Дунька. - Может, какая примета важная сыщется.

– Это разумно, а только сейчас надобно его забрать из дому, - решил Тимофей. - Отвезем к нам в мертвецкую. Не то бабы набегут, увидят, что он ножом заколот, слухи пойдут - так, что ли?