– Вот объясните мне, почему, коли больное место он непременно красной шерстинкой обвяжет, а не зеленой, почему именно красная шерсть лечит? - спрашивал он. - Или те же травы. Почему настойка на двадцати трех разных корешках? А если взять двадцать два - то уже не то? Откуда это все берется?
Архаров не стал слушать рассуждения, тут же послал Демку за Макаркой и еще одним пареньком, которого подобрал и привел Устин. Тот был из поповичей, сынок какого-то давнего знакомца, и умел красиво писать. По отцовской линии идти решительно не желал, а желал учиться в университете. Нашла коса на камень, в поповском доме разразилась гроза, и вольнолюбивый сынок скрылся на время, надеясь, что родители когда-либо поумнеют. Звали его Максимкой, а фамилия самая что ни на есть иерейская - Крестовоздвиженский.
Архаров и без отца Никона вспомнил, что «Максим» означает «величайший». Парень действительно был довольно высок и крепок для пятнадцати лет, грамотен, и Архаров подумал, что это было бы неплохое приобретение для Лубянки.
Макарка с Максимкой оказались поблизости. Тут же, на Лубянской площади, стоял дом Новикова - того, что издавал небезызвестный журнал «Трутень». Новиков прославился тем, что не побоялся сцепиться с другим журналом, «Всякая всячина», который издавала не более не менее как государыня Екатерина. Споры шли о каждом слове, и в конце концов оба журнала были закрыты - породив, тем не менее, всевозможных последователей. И сам Новиков, затеяв издавать «Живописца», впредь был умнее - да и нелепо было бы ругать комедию неизвестного автора «О, время!», написанную, право, весьма забавно и с просвещенным взглядом на вещи. Вот он и похвалил, как бы не ведая, что это - творчество государыни, развлекавшее ее чумным летом семьдесят первого года.
Дом был интересен архаровцам потому, что, по слухам, там время от времени собирались московские масоны. Что такое «масон» - архаровцы имели темное понятие, а Тимофей - тот убеждал всех, будто так на французский лад стали звать себя мазурики. Нелепо было бы, если бы под боком у полицмейстера и впрямь завелся притон, поэтому за домом приглядывали. Оттуда и привел Демка мальчишек.
Случайно вышло, что они встали перед Архаровым возле Саши Коробова, который докладывал о своем лечении, но уже без красных шерстинок.
Архаров хмыкнул: Макарке было, по его словам, четырнадцать, Максиму Крестовоздвиженскому - пятнадцать, а нельзя сказать, что Саша выглядел старше их обоих. Ростом - так Макарка был самый длинный, но у Максимки уже пробивались черные усы. Саша же, беловолосый и маленький, худенький - хоть в обручальное кольцо его продевай, бриться - брился, но об этом догадаться было мудрено, такой нежной кожей наделил его Боженька. А двадцать шесть лет парню. Никодимка с Потапом извелись, пытаясь его откормить.
– Вот что, братцы, - сказал Архаров. - Нужно за одним домом присмотр наладить. Демьян, ты за главного. Парнишки - тебе в подмогу. Спросите на Знаменке дом Горелова. Покрутитесь вокруг него, только осторожно. Хозяина непременно должны навещать всякие сомнительные людишки. Докопаться! Кто таковы, где проживают… Устин!
– Чего угодно? - бодро спросил Устин.
Архаров посмотрел на него с удовольствием - бывший дьячок иногда, сам того не замечая, выглядел бойко и молодцевато, невзирая на малый рост и плотненькое сложение. Должно быть, выходило по пословице: с кем поведешься, от того и наберешься. И не поверишь, что этот архаровец совсем недавно, рыдая в три ручья, просился на эшафот…
– Прочитаешь им из показаний и донесений все, что есть про подозрительных французов. Может, которого-нибудь сразу опознают. Возьми показания Вельяминова, Тучков тоже тебе должен был продиктовать. Другое - сегодня к этому князю Горелову шел человек, денщик господина Фомина. То ли шел, да не дошел, то ли он там побывал и оставил письмо. Попробуйте узнать. Саша! Пойдешь с ними. Коли будут говорить по-французски или по-немецки, парнишки не поймут, вся надежда на тебя.
Саша растерялся, но тут же сообразительный Демка стал придумывать, во что его нарядить. На сей предмет в подвалах у Шварца с дочумного времени уже было прикоплено кое-какое добро и даже дамские платья. Они-то и навели на мысль.
Эта мысль вызвала у Устина протест. Он вспомнил, что и в Святом писании не велено в платье иного пола одеваться.
– Скажи это нашей государыне, - посоветовал Левушка. Все знали, что Екатерина любила одеваться кавалером, лишь после шелковой революции стала отходить от этой забавы.
– А как именно не велено? - полюбопытствовал Максимка.
Они пустились в рассуждения, и оказалось, что попович грамотнее дьячка: бабам в мужское переодеваться не след, а насчет мужиков ничего не сказано.
– Мальчишек погонят прочь, а девку никто не тронет, - подводя итог прениям, сказал Демка. - Почему-то им во всем послабление.
Архаров вспомнил, как Шварц толковал про те послабления в пыточном деле, - и промолчал.