Кот и полицейский. Избранное

– А почему? Потому что перед работой требуется хорошая пробежка. Вот я, например, езжу на завод на велосипеде с моторчиком. Едешь, а в лицо тебе холодный ветер…

– Ветер отгоняет мысли, – заметила Стефания.

– Вот, вот, синьора меня понимает, – подхватил рабочий. – А если понимает, то должна выпить со мной рюмочку.

– Спасибо, я не пью, право.

– Нет, утром обязательно требуется рюмочка. Две рюмки виноградной, хозяин!

– Да нет же, я серьезно не пью. Выпейте лучше вы за мое здоровье, мне будет приятнее.

– Что, совсем не пьете?

– Ну, иногда, вечером…

– Вот видите! В этом ваша ошибка.

– Мы их столько делаем, ошибок, что…

– Ну что с вами делать, за ваше здоровье, – сказал рабочий и опрокинул сперва одну рюмку, потом другую. – Один и один – два, – заметил он. – Вот смотрите, сейчас я вам объясню…

Стефания стояла одна среди этих мужчин, непохожих друг на друга, разговаривала с ними. Она была спокойна, уверена в себе, не испытывала ни малейшего смущения. Это было нечто новое, чего она не знала до сегодняшнего утра.

Она вышла из бара, чтобы еще раз взглянуть, не открыли ли парадное. Следом за ней вышел рабочий, уселся на свой велосипед с моторчиком, натянул перчатки.

– А вам не холодно? – спросила Стефания.

Рабочий похлопал себя по груди, и Стефания услышала громкий шелест газет.

– У меня броня, – сказал он и, переходя на диалект, добавил: – Прощайте, синьора!

Стефания ответила ему тоже на диалекте, и он уехал.

И тут Стефания вдруг поняла, что случилось нечто такое, что уже никогда не позволит ей вернуться назад, к прошлому. Побыв одна среди этих мужчин, поговорив с этим гулякой, с этим охотником, с этим рабочим, она вдруг стала совсем другой. Она провела с ними все утро одна, она держалась с ними, как равная, и это значило, что наступило ее совершеннолетие, то совершеннолетие, о котором она мечтала. А о Форнеро она ни разу даже не вспомнила.

Парадное было открыто. Стефания Р. быстро перебежала улицу и юркнула в дом. Привратница ее не заметила.

Случай с поэтом

Островок обрывался в море крутыми скалистыми склонами. Поверху он весь зарос низким густым кустарником, которого не могла убить близость моря. В небе летали чайки. Это был крошечный островок почти у самого побережья, пустынный и дикий. На шлюпке его без труда можно объехать за полчаса и даже не на шлюпке, а на такой вот резиновой лодочке, в какой плывут сейчас двое – мужчина, спокойно гребущий коротким веслом, и женщина, которая, растянувшись на дне, подставляет тело горячему солнцу. Когда они подплыли к острову, мужчина перестал грести и прислушался.

– Что ты слушаешь? – спросила она.

– Тишину, – сказал он. – На островах такая тишина, что ее слышно.

Действительно, тишина всегда оплетена тончайшей сетью едва уловимых звуков. И тишина этого острова была совсем не похожа на тишину окружавшего его неподвижного моря: она была наполнена шелестом ветвей, щебетом птиц и неожиданным форканьем крыльев. Внизу, у подножия скал, тихое в эти дни море лучилось ослепительной голубизной. Его прозрачные воды до самого дна были пронизаны солнцем. Кое-где в скалистой стене зияли провалы, ведущие в полузатопленные водой пещеры. Их-то и хотели осмотреть мужчина и женщина, сидевшие в резиновой лодке, которая плыла сейчас вдоль берега, лениво подгоняемая веслом.

Островок лежал у самого южного побережья, пока еще редко посещаемого туристами. Узнелли и Делия – так звали эту пару – приехали сюда с севера в надежде покупаться и отдохнуть на свободе. Узнелли был довольно известным поэтом; Делия Н. – очаровательной женщиной. Делия была большой почитательницей юга, больше того, она страстно, поистине фанатично любила его. Лежа сейчас в лодке, она непрестанно восхищалась всем, что видела вокруг, и в то же время как будто спорила с Узнелли, который был в этих краях впервые и, как ей казалось, не совсем разделял ее восторг.

– Подожди еще, – говорил он, – подожди.

– Да чего ждать? – восклицала она. – Чего же тебе еще надо? Что может быть прекраснее этого?