– Откровенно говоря, я сомневаюсь, что ваши читатели до меня дозрели. Я специализируюсь на Организованном Уродстве, а это искусство – не для толпы. Но что ж, пожалуй! Вы можете найти это занимательным.
– Кстати, кто такой Жак Буланже, о котором тут только что говорили?
– Буланже? – Брови у Орекса поднялись чуть повыше. – Он делает интерьеры семьям Даксбери, Пенниманов и всем другим старинным семействам с Теплой Топи.
– Должно быть, он мастер своего дела.
– В нашем бизнесе, – сказал дизайнер, – успех не является показателем высокого качества… Черт возьми! Да у вас нечего выпить! Принести вам что-нибудь из бара?
Но Квиллера интересовал вовсе не бар, а буфет. Столы в буфетной были уставлены икрой, креветками, гренками с сыром на подогретых блюдах, маринованными грибами, фаршированными артишоками и пряными фрикадельками в укропном соусе. В третий раз загрузив свою тарелку, он заглянул на кухню и увидел большую духовку из нержавеющей стали, температуру которой поддерживал повар-японец. Заметив журналиста, повар кивнул ему, Квиллер ответил легким поклоном.
Тем временем в буфетную ввалился какой-то неуклюжий здоровяк с шишковатым лицом; склонившись над столом, он принялся швырять себе в рот лакомые кусочки, орошая их глотками виски с содовой.
– По нраву мне эти ребятишки – дизайнеры эти, – сказал он репортеру. – Они меня таскают на все свои вечеринки. Но вот как они зарабатывают на жизнь – это выше моего разумения. Они живут в мире снов. Сам я бизнесмен – около дюжины предприятий за год, – и каждый вклад у меня окупается. Я не ищу шумных развлечений – в отличие от этих ребяток.
– Джим Квиллер из «Дневного прибоя».
– Ваша братия, газетчики, – славное племя. Вам положено обеими ногами на земле стоять. Я знаю тьму журналистов. Знаю главных редакторов обеих наших газет, знаю спортивного редактора «Прибоя» и вашего финансового обозревателя. Все они бывали у меня в охотничьем домике. Любите охоту и рыбалку?
– Я мало в этом смыслю, – сказал Квиллер.
– По правде-то мы все просто посиживаем за бутылкой и палим в воздух. Вы должны как-нибудь подъехать и составить нам компанию. Кстати, я – Гарри Нойтон.
Они пожали друг другу руки, и Квиллер сказал:
– Дэвид говорит, у вас есть дом, который может стать отличным сюжетом для нового дизайнерского журнала при «Дневном прибое».
Прежде чем ответить, Нойтон долго пялился на свои ботинки.
– Пойдемте в другое местечко, где потише.
Они прошли в малую столовую и сели за стол с мраморной столешницей – бизнесмен со стаканом виски с содовой и Квиллер с тарелкой маринованных грибов и креветок.
– Что бы вы ни услышали о моем доме в Холмах – все правда. Небывалый домишко! И я во всем доверяю Дэвиду – вот так, Дэйву и моей жене. У нее – талант. А вот у меня – никаких талантов. Я всего-то год-другой ходил в технический колледж. – Он сделал паузу и посмотрел в окно. – Но Натали артистичная. Я ею горжусь.
– Хорошо бы увидеть ваш дом.
– Ну… тут есть проблема, – сказал Нойтон, сделав солидный глоток. – Дом, очевидно, будет продан. Понимаете, мы с Натали разводимся.
– Грустно слышать, – сказал Квиллер. – Я и сам прошел этой дорогой.
– У нас все в порядке, понимаете? Она просто хочет уйти! У нее завелась безумная мыслишка стать художницей. Можете себе представить? Получила все на свете, но хочет творить, голодать в этих чердачных студиях, что-то в жизни сделать. Вот ведь что говорит. И то, что она все это хочет, – скверно. Достаточно скверно – оставить мальчиков. Не пойму я этих нынешних женщин с артистическим тараканчиком в голове.
– У вас есть дети?
– Два сына. Два хорошеньких мальчика. Не знаю, как у нее духу хватает – встать да и уйти от них. Но вот мои условия: мальчики – под полной моей опекой и развод – навсегда. Без штучек. Передумать и вернуться через пару месяцев у нее не выйдет. Дураком я ни перед кем не буду. Тем более – перед этой женщиной. Скажите, прав я?
Квиллер внимательно глядел на этого мужчину – агрессивного, богатого, одинокого.
Нойтон осушил свой стакан и заявил:
– Я, конечно, отдаю мальчиков в военную школу.
– А миссис Нойтон – художница? – спросил Квиллер.
– Какая там художница! Просто заполучила эти большие ткацкие станки и хочет ткать на них ковры да коврики для дизайнеров, на продажу. Уж не знаю, чем она жить собирается. Денег у меня не взяла и дом не хочет взять. Вот не знаете ли кого, кто захочет за четверть миллиона долларов купить целое состояние?
– Н-да, стоящий, должно быть, домишко.
– Вот что, если вам придет охота написать об этом для газеты, мне легче будет развязать этот узелок.
– Там сейчас кто-нибудь живет?
– Сторож, только и всего. Натали в Рено. А я здесь, на «Вилле Веранда», живу. Подождите-ка, добавлю для вкуса ледяных кубиков.
Нойтон ринулся к бару, и, пока он отсутствовал, повар-японец тихонько забрал у Квиллера тарелку и возвратил ее с новой горкой съестного.