Кот, который читал справа налево (сборник)

Тело лежало в спальне на полу, окутанное серым шелковым халатом. На одном пальце сиял крупный звездчатый сапфир, которого Квиллер раньше у Лайка не видел. Лицо больше не было красивым. Оно утратило ум и воодушевление, делавшие его привлекательным. От него осталась лишь надменная маска.

Квиллер осмотрел комнату. Тигровая шкура была снята с кровати и, аккуратно сложенная, лежала на банкетке. Все прочее оказалось в полном порядке. Не было ни малейшего признака, что кроватью пользовались.

Банзен сновал по комнате, отыскивая ракурсы для съемки.

– Я хочу сделать только один снимок, – говорил он полицейским. – Я ничего с места не сдвину! – Квиллеру он сказал: – Интересный снимок нелегко заполучить. В фотоотделе больше не гоняются за кровавыми кадрами. На них поступают жалобы от фототелеагентства, ну, от этой старенькой дамочки, от Американского легиона, от Дочерей американской революции, от вегетарианцев…

– Что ты сделал с Коко? – перебил его Квиллер.

– Он где-то здесь. Вероятно, уничтожает улики. Квиллер нашел Коко в столовой – он сидел под столом, будто ничего и не случилось. Позу он принял уклончивую, свернувшись уютным валиком на синем с золотом китайском ковре, и не казался ни любопытствующим, ни задумчивым, ни виноватым, ни горюющим.

Когда прибыли детективы из Бюро убийств, Квиллер узнал пару, которую встречал раньше. Ему нравился один из них, крупнокалиберный сообразительный детектив по имени Хеймс, не зацикленный на служебном долге; но он не терпел Войцека, чей гнусавый голосок только и годился, что для сарказмов.

Войцек, едва взглянув на Квиллера, спросил:

– С чего бы прессе так быстро здесь очутиться?

– Фотограф был здесь, когда мы прибыли, – ответил патрульный офицер. – Он впустил нас в квартиру. Он тот, кто обнаружил тело и сообщил об этом.

– Как получилось, что вы оказались здесь? – повернулся Войцек к Банзену.

– Я вошел через окно.

– Ясное дело. Это пятнадцатый этаж. И вы вошли через окно.

– Конечно, тут же снаружи балконы.

Хеймс восторженно оглядывал великолепную гостиную.

– Ты погляди только на эти обои, – сказал он. – Вот бы моей жене когда-нибудь такое повидать.

Войцек прошел в спальню, а после – на балкон. Посмотрел на землю – пятнадцатью этажами ниже – и измерил расстояние между балконами. Потом прижал к ногтю Банзена:

– О’кей, так как вы сюда попали?

– Я же вам говорил…

– Полагаю, вам известно, что от вас несет, как от винокуренного завода.

– Банзен говорит правду, – подтвердил Квиллер. – Он перепрыгивал с балкона на балкон всю дорогу от моей квартиры, что на другой стороне.

– Может быть, это и глупый вопрос, – сказал детектив, – но вы не будете против, если я поинтересуюсь зачем!

– Ну, вот как оно было, – сказал фотограф. – Мы находились через двор отсюда…

– Он хотел вернуть мне кота, – вмешался Квиллер. – Сюда забрался мой кот.

– Это, верно, тот знаменитый сиамец, – сказал Хеймс, – который вовсю выслуживается, чтобы перебить у меня работенку? Хотел бы с ним познакомиться.

– Он в столовой, под столом.

– Жена у меня просто помешана на сиамцах. Когда-нибудь придется мне сдаться и купить ей такого.

Квиллер прошел за дружелюбным детективом в столовую и тихо сказал ему:

– Я кое-что должен сообщить вам, Хеймс. Мы были здесь нынче после полудня, чтобы сфотографировать квартиру для «Любезной обители». И Дэвид Лайк убрал некоторые ценные предметы перед тем, как мы приступили к съемке. Не знаю, куда он их дел, но они были весьма ценные, а я нигде их не вижу.

Детектив, который пребывал на коленях под столом, никак на это не отреагировал.

– Помнится, – продолжал Квиллер, – была японская ширма о пяти створках, вся выложенная золотом. И длинный вертикальный свиток с изображениями уток и гусей. И деревянная скульптура оленя почти в натуральную величину, судя по состоянию, очень старая. И большая китайская чаша. И золотой Будда около трех футов высотой.

Хеймс отозвался из-под стола:

– А шкурка-то у этого парня – как у норки! Эти коты очень дорогие?

Меж тем Войцек разбудил соседей.

В квартире через лестничную площадку обитала старая женщина, тугая на ухо; она сказала, что нынче рано легла, ничего не слышала, никого не видела. Соседняя квартира, восточнее, пустовала; лишь в одной из тех, что были на противоположной стороне, хоть что-то сообщили.

– Мы не знакомы с мистером Лайком, – сказал мужской голос, – но изредка встречаем его в лифте – его и его гостей.

– И слышим его разнузданные вечеринки, – добавил пронзительный женский.

– Сегодня вечером мы ничего не слышали, – заявил мужчина, – кроме его телевизора. Это было очень и очень странно. Как правило, он включает стереопроигрыватель. Музыку, видите ли, слушает.

– Он не включает его. Он его врубает! – поправил женский голос. – На прошлой неделе пришлось пожаловаться управляющему.

– Когда мы услышали его телевизор, – продолжал мужчина, – то решили, что идет хорошая передача, так что врубили свой ящик. После этого я в его квартире больше ничего не слыхал.

– Никаких голосов? Ни какой бы то ни было ссоры?