Кот, который проходил сквозь стены (сборник)

– Почему бы тебе, Квилл, в самом деле не написать про антиквариат?

– Я же сказал, что ненавижу эти древности!

– Ты передумаешь, когда придешь в Хламтаун. Пристрастишься, как все мы.

– Спорим, что нет?

Арчи вынул бумажник и достал оттуда маленькую исписанную желтую карточку:

– Вот адреса хламтаунских продавцов. Только потом верни.

Квиллер прочитал некоторые названия: «Всякая всячина», «Только кресла», «Три сестрички», «Бабушкин сундук»… Ему стало муторно.

– Слушай, Арчи, я хотел дать что-нибудь для конкурса. Что-нибудь эдакое. Ну что выжмешь из древностей? Разве только получу двадцать пятую мороженую индейку.

– Возможно, ты будешь приятно удивлен. В Хламтауне полно всяких чудаков. А сегодня там аукцион.

– Терпеть не могу аукционы!

– Этот будет презанятным. Пару месяцев назад умер один продавец, и все его имущество пускают с молотка.

– Если хочешь знать мое мнение, на свете нет ничего скучнее аукционов.

– Антиквариатом часто занимаются женщины – незамужние, разведенные, вдовушки… Это-то ты должен оценить! Слушай, не валяй дурака! Что это я перед тобой стою на ушах? Это твое новое задание. Вот и займись.

Квиллер стиснул зубы.

– Ладно. Дай мне на такси. Туда и обратно!

Он зашел в парикмахерскую, постригся и подровнял усы – традиционная процедура перед тем, как приняться за новое дело; а ведь собирался подождать до Рождества. Потом поймал такси и поехал по Цвингер-стрит – не без дурных предчувствий.

Начало улицы было застроено учреждениями, лечебницами и современными жилыми домами. За ними простирался заснеженный пустырь – здесь когда-то были трущобы. Еще дальше тянулись кварталы пустующих зданий с заколоченными окнами – ближайшие претенденты на снос. И лишь потом начинался Хламтаун.

При свете дня улица выглядела еще хуже, чем прошлой ночью. Многие старинные дома и огромные викторианские особняки были или вовсе заброшены, или превращены в гостиницы, или изуродованы пристроенными витринами магазинов. Водосточные канавы забиты кашей из серого льда и грязи, мусорные баки примерзли к нерасчищенным тротуарам.

– Этот район – бельмо на глазу города, – заметил таксист. – Давно пора бы его того…

– Не беспокойтесь, так и будет! – с надеждой откликнулся Квиллер.

Приметив антикварные магазины, он остановил такси и неохотно вылез. Обвел взглядом мрачную улицу. Рождество в Хламтауне! В отличие от других районов здесь не было праздничных украшений. Над широкой улицей не висели гирлянды, на фонарях не трубили сверкающие херувимчики. Прохожие почти не попадались, машины проносились мимо, шурша шинами, спешили куда-то в другие места.

Порыв северо-восточного ветра погнал Квиллера к ближайшему магазинчику, вывеска которого утверждала, что тут продается антиквариат. Дверь оказалась запертой, внутри было темно, но журналист, приложив ладони к лицу, стал всматриваться сквозь стекло витрины. Он увидел большую деревянную скульптуру: кривое дерево с пятью обезьянами в натуральную величину, расположившимися на его ветвях. Одна обезьяна держала в лапах крючок для шляпы.

Другая – лампу. Третья – зеркало. Четвертая – часы. Пятая – подставку для зонта.

Квиллер, чертыхнувшись, попятился.

Неподалеку он обнаружил магазинчик под названием «Три сестрички». Лавка была закрыта, хотя табличка в окне настаивала на обратном.

Квиллер поднял воротник пальто и потер уши перчатками. Он уже жалел, что подстригся так коротко. Следующим на очереди был «Бабушкин сундук», за ним подвальчик под названием «Антик-техника», который выглядел так, словно не открывался вообще никогда.

Между антикварными магазинами вклинились другие лавки с неизменно грязными окнами. В одной из них – дыре под вывеской «Фрукты, сигары, резиновые перчатки и всякая всячина Попопополуса» – Квиллер купил пачку табака, который оказался сырым.

Неприязнь к новому заданию все возрастала. Миновав полуразрушенную мужскую парикмахерскую и третьеразрядную лечебницу, журналист добрался до большого углового антикварного магазина. На двери висел замок, а на окне – объявление об аукционе. Квиллер проверенным уже способом заглянул внутрь: пыльная мебель, настенные часы, зеркала, охотничий рог, превращенный в люстру, и мраморные статуи юных гречанок в скромных позах.

Кроме того, он увидел отражение другого человека, направлявшегося к магазину. Неуверенной поступью этот другой приблизился, и послышался дружеский бас:

– И тебе нравится эта дрянь?

Квиллер обернулся и оказался лицом к лицу с забулдыгой, красноглазым и сильно подшофе, но настроенным дружелюбно. На пьянчужке было пальто, явно сшитое из старой попоны.

– Знаешь, что это? Др-рянь! – повторил незнакомец, пьяно ухмыляясь и разглядывая через стеклянную дверь товары, затем повернулся к Квиллеру и снова произнес, осыпав журналиста мелкими брызгами слюны: – Д-р-р-рянь!

Квиллер с отвращением отпрянул и вытер лицо платком, но непрошеный собеседник, видно, поставил себе целью с ним подружиться.

– Не войдешь, – с готовностью объяснил он. – Дверь заперта. Заперли после убийства.

Возможно, он уловил в лице журналиста проблеск интереса, потому что добавил:

– Замочили! За-мо-чи-ли!