– Оно стоит всего тринадцать очков, – пояснил он, – а те, которые я не использовал, стоят два. То есть тринадцать – два в мою пользу. Если хочешь выиграть, нужно использовать согласные типа «ф» или «щ» и поменьше гласных.
Словно поняв, что к чему, Коко так взялся за дело, что чуть не побил Квиллера, однако тому подошло время переодеваться к ужину.
– Без обид, – сказал Квиллер, – но если честно, с Графиней играть куда веселее.
Он взял такси и поехал в центр; поужинал в средневосточном ресторане и отправился на вернисаж в галерею «Бессингер-Тодд». В каньонах финансового района пятничную тишину нарушали подъезжающие к галерее автомобили всех мастей. Три лакея в красных трико едва успевали подскакивать к дверцам; гул, стоящий внутри помещения, был слышен даже на улице. Гости входили в зал, где в большом количестве присутствовали любители искусства, хотя искусство не являлось главным предметом их интереса. Гости бродили как заведённые, пили шампанское и старались перекричать грохот музыки. Музыканты, в свою очередь, начинали играть громче, стараясь заглушить рев голосов. В центре внимания находился молодой человек с длинными, по плечи, светлыми волосами. Казалось, он возвышался над всеми собравшимися.
Оглядевшись, Квиллер понял, что, кроме Джерома Тодла и кисломордого арт-критика из «Прибоя», никого не знает. Бар его не интересовал, а буфет аж в четыре ряда осаждали оголодавшие гости. Что касается произведений искусства, то он не увидел ничего такого, что, будь у него перепланированный яблочный амбар, он захотел бы повесить на его стены. Основным пятном экспозиции являлись три больших полотна, на которых прожорливые едоки пожирали закуски: художник, похоже, был тот же самый, который в 14-А нарисовал оргию со спагетти.
На балконе, вдалеке от толпы, он обнаружил небольшую коллекцию керамики, выдувного стекла, скульптуры из нержавейки и бронзы, а заодно и немного воздуха. Его больше всего заинтересовали выставленные на подставочках керамические диски. Похожие на сплющенную корку пирога, тонкие, как бумага, они были украшены слоями волнистой глины и обожжены в сероватых грибных тонах.
Пока он озадаченно присматривался к ним, из-за спины раздался энергичный голос
– Чёрт меня раздери, если это не лучшие усы к востоку от Миссисипи!
Квиллер повернулся и увидел высокую стройную женщину с прямыми седеющими волосами и чёлкой, он узнал главу городских керамистов.
– Инга Берри! – воскликнул он. – Какой приятный сюрприз!
– Квилл, я думала, что вы умерли, пока не прочитала о вас в сегодняшней газете. В ней написали правду?
– Никогда не верьте тому, что пишут в «Утренней зыби» – предостерёг он. – Вы не могли бы объяснить, что это такое? – И показал на диски.
– Вам что, нравится эта белиберда? – проговорила она и нахмурилась.
Инга Берри была известна своими огромными керамическими, размещенными на колесах и загадочно расписанными вазами.
– По какой-то непонятной причине они меня привлекают, – сказал он. – Быть может, из-за того, что напоминают еду. Я бы даже купил себе штучку.
Керамистка ударила себя кулаком по колену.
– Молодец! Это мои эксперименты с глиной. Я называю их мягкими дисками.
– А как же ваши грандиозные вазы? Она показала изуродованные пальцы.
– Артрит, – сказала она. – Без пальцев невозможно создавать большие вещи, а эти диски и зубочисткой запросто.
– Поздравляю. А что их делает такими аппетитными?
– Неглазированный подпаленный фарфор.
– Инга, ваш бокал пуст. Принести вам шампанского?
Она скривилась от отвращения.
– Этого пойла можно вылакать целый галлон безо всякого эффекта. Давайте-ка сбежим из этого дурдома и выпьем чего-нибудь стоящего. – Она нервно откинула со лба челку.
Квиллер, уверенно раздвигая плечом толпу, пошёл к выходу, керамистка, слегка оступаясь, двигалась следом.
– Отличное представление, Джерри! – крикнула она Тодду, и Квиллер на прощанье отсалютовал хозяину рукой, но в этом жесте было больше вежливости, чем искренней благодарности за вечер.
Очутившись на улице, Инга сказала:
– Господи! Я теперь с трудом выношу толпу. Наверное, старею. Вернисажи «Бессингер-Тодд» никогда ранее не привлекали столько народа, даже несмотря на хорошо организованную рекламу.
– Вы на машине?
– На автобусе. С машиной, особенно в мои годы, в центре города столько проблем.
– Тогда возьмем такси. Служитель, такси, пожалуйста.
– Мне скоро восемьдесят, – проговорила Инга, поправляя челку. – В этом возрасте жизнь только начинается. От тебя никто ничего не ждёт, и всё тебе прощается.
– Вы по-прежнему преподаёте в школе изящных искусств и ремесел?
– В прошлом году вышла на пенсию. И рада, что вылезла из этой выгребной ямы, в которой только и делают, что мелют языками. Когда мы были моложе, нам было что сказать и мы говорили. Но сейчас…
Квиллер усадил её в такси.
– Может, поедем ко мне в «Касабланку»? У меня есть бурбон.