– Почему ты решил, Мартин, что мы собирались тебя искать? И зачем, по-твоему, – чтобы расквитаться? – спокойно спросил БД.
– Или просто потому, что такое в обыкновении всех завоевателей и победителей, – добавил коваши Перигор. – Верно?
– Нет; в душе я знал, каковы мои противники. Я просто надеялся, что кто-нибудь из вас догадается снять с меня мое бремя, – ответил Мартин. – Смотрите сами! Я победил Владетеля Эрбиса и задержал его на моей земле, а он протек через пальцы и вернулся с иной стороны и с иным оружием, чем я знаю. И все-таки, думаю, даже сейчас он еще не разбил меня, а только оттеснил на поле. Я победил брата, в котором видели врага истинной веры и претендента на престол, а он, придя оттуда, откуда никто не возвращается, уничтожил ложную и внешнюю религию своих сторонников и также тех, кто был вначале его врагами, но потом устыдился; и тем увенчал мое же дело. Ибо я всегда мечтал, чтобы ложное стало правдой, внешнее – прошло внутрь. Да, смотри, я же не ношу золоченой буллы на цепочке, Даниэль, как носили все, и никогда не выставлял наружу то, что внутри меня! – Мартин рванул ворот.
– Я заключил союз приязни с прекрасной Сереной, – продолжал он в тишине, – не думая ни пленить ее, ни неволить; нашелся тот, кто решился и на то, и на другое. От этого удара в ней пробудилось то, что я хотел разбудить нежностью. Но скажи, Обладательница Силы, разве Эрбис пытался забрать у меня твое кольцо? Разве он посмел до него дотронуться, когда я сам кинул его вам под ноги?
Мои инсанские неразлучники резко и почти незаметно переглянулись, не повернув головы: не будь я сама кхондкой, не обратила бы никакого внимания.
– Я хотел настоящей победы, чистой религии и истинной любви – и добыл их. И вот, дважды и многажды победившему стало невмочь нести бремя одинокого торжества. Выигравший не может жить без расплаты. Я в конечном счете одолел вас всех, настоял на своем, – а теперь хочу пожать плоды этого.
– Чтобы настоять на своем еще раз.
Не знаю, что имел в виду Даниль, однако Серена, поясняя, шепнула Эрбису:
– Помнишь, я рассказывала сон о тебе и близнецах?
– Побежденные вернулись, чтобы судить победителя – вот парадокс, достойный твоего пера, брат!
– Не называй так Даниля. Брата ты предал, – сухо мурлыкнула Киэно.
– Это сделал король с претендентом, но не брат с братом и не человек во мне с человеком в нем. И если теперь вы не признаёте меня ни за короля, ни за брата, – отвечает просто человек, целостный человек, ибо я больше не хочу делить себя натрое!
– Как думаешь, отчего мы отказались ловить тебя, как, впрочем, и всех твоих приспешников? – вмешался Эрбис. – Мы вовсе не судьи и не хотим ими быть. Это ты нас вынуждаешь.
– Но тогда уж мы предъявим к оплате накопленное, – сказала Эрмина. – У нас всех счеты с тобой, и немалые. Теперь, коль скоро нет ни государя, ни родича, один голый человек на голой земле, забыть о них, этих счетах, было бы для нас облегчением. Ты наваливаешь на нас тяжесть. Ну конечно, только о себе самом и суть твои помыслы.
– Ты ловко перенял мою манеру рассуждать о победе и поражении, – добавила Серена с неясной усмешкой. – И, наверное, хитришь. Ведь если победивший по существу проиграл, то и тот, кто судит, – сам осужден. Брось. Проиграл ведь ты, так нам еще тебя и наказывать лишний раз, что ли?
– В общем, коли уж приехал и еще Иолу нам привел, устраивайся поблизости, как знаешь, – подытожил БД. – Сегодня проще палатку тебе поставить, чем найти сговорчивого альфариса или конька – назад уехать. Народ вокруг подобрался, видишь ли, не такой, как мы, всепрощающий. Стражу поэтому приставим и объявим, что ты есть наша, командиров, совокупная священная собственность. Вокруг так и снуют всякие юные кабанчики и кхонды, а также свежеперекинутые снежнаки, которым охота хоть чем ни на то отличиться, а в твои отношения с подданными и поддатыми и вовсе никто не вдавался, натянуты они или не очень. Так что не обессудь. Проголодаешься – дай знак конвою.
– Да не будет он питаться, в таком расстройстве чувств! – заметил практичный Бэс-Эмманюэль.
– Его дело. Можно сухим пайком выдать, а воду, чтобы размочить, в пластиковых флягах, – ответил ему Хнорк. – Полевую кухню развернули шикарную, сам курировал. Обидно, если напоследок пренебрежет.
Мартин встретился с моими архаическими солнцезащитными очками взглядом, в котором сквозило отчаяние:
– Они вышучивают меня, дама Тацианна. Вы, хотя бы раньше, ценили меня по достоинству.