Кот-Скиталец

– Духовно-нравственных. Стенах или границах. Андрская мораль, видите ли, не то чтобы для меня неудобоварима, напротив: самая творческая, самая высокая. Однако положиться на нее возможно не более, чем на тарелку с манной кашею. Издали посмотришь – возвышенно, слов нет, а вблизи невнятица. Воспаряем духом выше облака и из этой перспективы исходя, оцениваем житейские мелочи. Да орлу, понятное дело, кажется, что грешную землю сплошные мухи обсели! И жизнь-то их – грязища беспросветная, и страстишки – сплошная суета и томление дьяволовы… То еще ладно: беда, что орлы мы лишь в идеале, а в жизни теми же помойными объедками кормимся. Тут два пути: либо, кряхтя, тужась и жилясь, подтащить реальную жизнь кверху и сделать вид, будто она может худо-бедно соответствовать. Отсюда идея, что браки заключаются на небесах, следовательно, навечно и навсегда, и люди не имеют права посягать на их целость и крепость. Кстати, другая наша аксиома гласит, что на небе браков совсем не будет. Спрашивается, по чему мы равняемся? Другой путь: если не удалось приложить мораль к нужному месту, мы сразу как с цепи срываемся. В войне – игра без правил, была бы цель возвышенная, дабы оправдаться. Жена и впрямь одна на всю жизнь, зато конкубинок десятками. Детей в войне сиротим, плодим в блуде и раскидываем по специальным детдомам. И все сие – с неизбывным чувством вины и греха, которым едва ли не кичимся, что обладаем…

– Первое упоминание о наших предках, кстати, инсанское: одного купца и одновременно миссионера, – продолжил он. – Говорил он, что нет племени на земле красивее андров, что подобны драгоценному гагату – сердцевине окаменелого дерева хаги. Рост их и осанка царственны, цвет кудрей – цвет белой бронзы наилучшего клинка. Только жаль – распутны они и нечистоплотны. Сморкаемся мы, как он не раз видел, всем скопом в одну лохань, именно ту, где умываемся, а владелец рабынь, посаженных на торговую лавку, частенько тут же и потребляет их на глазах потенциального покупателя. Ну, рабство у нас изжито, однако традиционные лохани, скамьи и полы остались.

– Вот снова, – вмешалась я в эти периоды. – Вы говорите «мы», а критикуете, как чужой. Будто не любите.

– Напротив. Только свою родину и можно критиковать, но не другие. Что же до любви… Ручаюсь, король-монах вам или вашей дочке – или обеим, что все равно – читал проповедь на свою излюбленную тему: «Как любить родину, чтобы она тебя не вые…ла».

Меня покоробило это андрское выраженьице, вполне, однако, цензурное, в отличие от своего рутенского аналога. Он заметил это:

– Я же аристо. Два слоя людей в Андрии: мы и простонародье. Они одеваются как хотят – нарядно и по фигуре, мы на все случаи жизни имеем как бы форму: наше внешнее непременно подбирается в соответствии с сутью. Ведут себя произвольно, а мы – ритуально. Говорят как только могут красиво, зато мы, аристо, – по сути дела. Простые люди думают, что приказано, чтобы сформировать единомыслие и сплоченность нации. Аристократы обладают роскошью собственного… кукиша в кармане. Но самая главная наша прерогатива – быть острием пирамиды и вершиной дерева. С вытекающими отсюда последствиями. Не любить позволительно только и единственно свой народ: это прерогатива верных сыновей. По отношению к другим ни человек-аниму, ни в особенности дипломат не имеет права питать такое чувство.

Тут Шушанк опомнился. (Хотя я до сей поры считаю, что он специально отводил душу в моем присутствии, чтобы сообщить мне нечто важное и основополагающее.) И снова стал выполнять неблагодарную функцию связи с Лесом.

– Из моих окольных намеков вам должно было стать ясно, – перешел он на куда более казенный тон, – что теперь я должен буду повести речь о матримонизме.

– Уж куда яснее.

И он, наконец, изложил то, что я предугадывала на десять шагов вперед. Его непосредственная цель, которая так мало, на рутенский погляд, отвечала его внешнему виду, была – обеспечить переговорный процесс на самом высоком уровне: не только с Андрией, но и с ее нынешним хозяином Инсанией. Положение было следующим. Мы таки основательно взяли их за… жабры: миляга Шушанк обозначил реальный предмет взятия более конкретно и без эвфемизмов, однако, как это принято среди тамошних аристократов, во вполне печатном стиле. Не видя никакой возможности выкурить наших явных и тайных, возможных и невозможных сторонников и своих диссидентов, которых автоматически полагали нашими агентами, Андрия вынуждена прекратить поползновения на Лес. Того же, кстати, давно требовал от нее сюзерен, который, возможно, относится к нам благожелательней, а возможно – натерпелся лиха от наплыва андрских иммигрантов: бывших узников совести, туристов-невозвращенцев и представителей нацменьшинств. Нынешний андрский страх сеял их особенно щедрой рукой.

– А Страна Нэсин не делала попыток возвратить андрам их лежалый товар?