Кот со многими хвостами

О'Райли обожал классическую музыку. Он не умел читать ноты и никогда не брал уроков, но все время напевал отрывки из опер и симфоний, а летом старался посетить как можно больше бесплатных концертов в Центральном парке. О'Райли и детей приучал слушать музыку по радио — говорил, что Бетховен даст им куда больше, чем «Тень»[11]. У одного из его мальчиков открылись способности к игре на скрипке, но занятия в конце концов пришлось прекратить — не было денег, чтобы их оплачивать. Миссис О'Райли говорит, что после этого муж всю ночь проплакал, как ребенок.

Таков был человек, — продолжал инспектор, глядя на носы своих туфель, — чей труп рано утром 19 июля нашел уборщик дома. Он мыл пол в подъезде и наткнулся на груду одежды в темном углу под лестницей. Это оказался мертвый О'Райли.

Праути определил время смерти между двенадцатью и часом ночи с 18-го на 19-е. Очевидно, О'Райли возвращался домой с вечерней работы в Бруклине. Мы уточнили в магазине время его ухода, и, судя по всему, он направился прямо домой и подвергся нападению в подъезде. Сбоку на голове обнаружена шишка...

— Результат удара или падения? — спросил Эллери.

— Трудно сказать. Более вероятно, что удара, так как его оттащили — на полу остались царапины от каблуков — от входной двери под лестницу. Нет никаких следов борьбы, никто ничего не слышал. — Инспектор так сильно наморщил нос, что кончик побелел на несколько секунд. — Миссис О'Райли всю ночь ждала мужа, боясь оставить детей одних в квартире. Она как раз собиралась звонить в полицию — телефон они оставили, несмотря на отсутствие денег, так как О'Райли опасался, что кто-то из детей заболеет ночью, — когда пришел коп, вызванный уборщиком, и сообщил страшную новость.

Миссис О'Райли сказала мне, что нервничала со времени убийства Абернети. «Райан так поздно возвращался домой из Бруклина, — говорила она. — Я настаивала, чтобы он отказался от вечерней работы, а когда задушили женщину на Западной Сорок четвертой улице, то чуть с ума не сошла. Но Райан только смеялся и говорил, что никто не станет его убивать, так как он того не стоит».

Эллери оперся локтями на голые колени и сжал руками голову.

— Кажется, становится еще жарче. Это противоестественно! — Инспектор снял рубашку и повесил ее на спинку стула. — Вдова осталась с четырьмя детьми, а остатки его страховки уйдут на похороны. Священник пытается помочь, но это бедный приход, так что наследники сейчас живут на пособие муниципалитета.

— А дети будут слушать «Тень», если смогут включить радио. — Эллери почесал затылок. — Снова никаких улик?

— Никаких.

— А шнур?

— Из того же индийского шелка — голубого. Завязан узлом сзади.

— Опять, — пробормотал Эллери. — Но в чем тут смысл?

— Вдова тоже ничего не понимает.

Эллери помолчал.

— Примерно тогда, — заговорил он, — на карикатуриста снизошло вдохновение. Кот был изображен на первой полосе «Нью-Йорк экстра». Выглядел он настоящим монстром — карикатуристу следовало бы дать Пулитцеровскую премию[12] за сатанизм. Он экономил каждый штрих, зная, что остальное дополнит воображение. Уверен, что картинка многим снилась по ночам. «Сколько хвостов у Кота?» — спрашивала подпись под рисунком. Сзади были изображены три загнутых кверху придатка, похожие скорее не на хвосты, а на шнуры с петлями — для шей, которые на рисунке отсутствовали. На шнурах стояли цифры 1, 2 и 3 — и никаких имен. Художник был прав. Важны цифры, а не личности. Кот уравнивает людей в правах не хуже отцов-основателей[13] и Эйба Линкольна. Недаром его когти походят на серпы.

— Все очень остроумно, но 10 августа Кот вновь появился в газете, — сказал инспектор, — и у него вырос четвертый хвост.

— Это я тоже помню, — кивнул Эллери.

— Моника Маккелл. Убита 9 августа — спустя двадцать два дня после О'Райли.

— Вечная дебютантка. Тридцать семь лет, но не уступала любой девчонке.

— Угол Парк-авеню и Пятьдесят третьей улицы. Известна завсегдатаям кафе как Попрыгунья Лина, потому что лихо отплясывала на столе.

— Или, пользуясь более утонченным определением Лушеса Биба[14], Моника Сорвиголова.

— Она самая. Ее отец — нефтяной миллионер Маккелл — говорил мне, что Моника была единственной женщиной, с которой он не мог справиться. Но думаю, он ею гордился. Она была настоящей дикой кошкой — пила джин из бутылки, да еще во время сухого закона, а когда набиралась как следует, ее любимым трюком было влезать за стойку на место бармена и смешивать напитки. Говорят, что она, трезвая или пьяная, смешивала мартини лучше всех в Нью-Йорке. Родилась она в пентхаусе, но все время катилась под гору и умерла в метро.