Кот в малиновом тумане

Зайдя так далеко в своих признаниях, Мэтт, должно быть, решил теперь сорваться во весь опор. Его взгляд уперся в скатерть, а пальцы бессмысленно перекладывали приборы, в то время как его рот поспешно выдавал все новые факты, перескакивая с одного на другое.

— Мой настоящий отец… такое старомодное выражение, да?… он бросил нас, когда я был грудным младенцем. Я не знаю, почему. Я никогда не спрашивал мать об этом, а она сама не рассказывала. Я запомнил ее матерью-одиночкой, вечно занятой весь день на работе и вечно тревожной и нервной по вечерам. Думаю, найти мужчину, который бы о ней заботился, было для нее решением половины проблем… Они поженились, конечно. Я мечтал, чтобы этого не случилось… тогда бы он не был законным, мой поддельный папочка. Но они поженились. Никакой пышной свадьбы, только венчание в церкви. Замужество кое-что значило для прихожанок церкви Святого Станислава, даже не так давно — в шестидесятых, при их начинающейся свободе нравов. Жизнь матери-одиночки или сожительство во грехе все еще были тогда для католички равносильны выходу на панель. Так что она с ним обвенчалась, и мы оказались связаны навсегда. Навеки.

— Ты же ушел, — заметила Темпл.

— Ты хотела сказать, сбежал. Да, ты права. Сначала я сбегал на улицу, так часто, как только мог. Потом, позже — в школу. И, наконец — в семинарию.

— Что он тебе сделал?

— Он пил. Мама сначала говорила: это же всего лишь пиво. Но «всего лишь пиво» может утопить даже завязавшего алкоголика, а он хлебал его непрерывно. Это то, что делали все мужчины в бедных рабочих кварталах Чикаго: они пили. Они и сейчас пьют. А он очень быстро перешел на крепкие напитки.

— У тебя есть братья или сестры?

Мэтт мотнул головой коротко и резко, как будто передернулся. «Слава Богу, нет», — говорил этот жест.

— После того, как мой настоящий отец ее бросил, мать больше не беременела. Я думаю…

Темпл ждала, начиная понимать, каково было католическим священникам в старые времена в их темных исповедальнях выслушивать признания и думать, когда вставить слово, а когда промолчать.

Мэтт поднял голову, его взгляд был одновременно злым и отчаянным.

— Я думаю, что, когда моя мать поняла, за какого человека вышла замуж, она… позаботилась о том, чтобы больше не иметь детей. — Он зажмурился. — Конечно, это был грех. Смертный грех. После того, как он появился в нашей жизни, она не часто ходила к исповеди.

— Твоя мама… она жива?

— Конечно, — он явно удивился ее вопросу, что было естественно, поскольку все, о чем он говорил, казалось горькими обрывками давно прошедших дней. — Она осталась верной прихожанкой. Вышла на пенсию. И теперь регулярно ходит на исповедь. А он ушел, много лет назад. А потом я. Она… была очень красивой женщиной.

— Сколько лет прошло? Сколько тебе было, когда он…

— Когда он ушел? — Рот Мэтта на несколько секунд сжался в тонкую линию. — Шестнадцать. Это было как раз перед тем, как я поступил в семинарию. Я бы никогда не оставил ее с ним одну.

— И почему ты… хочешь его найти сейчас?

Мэтт потряс головой.

— Я был тогда еще пацан. Может быть, я и сейчас… в чем-то пацан. Во многих вещах. Я… не понимаю. Мне нужно разобраться во всем этом, чтобы понять… — его бледные пальцы распростерлись над освещенной мягким светом скатертью, точно бессознательно благословляя нечто невидимое. — Понять вот это.

— То, чем ты являешься сегодня? — уточнила она.

На этот раз его улыбка была ироничной, почти интимной и совершенно неотразимой.

— То, чем я был до сегодняшнего дня. Но я пригласил тебя сюда не для того, чтобы рассказать, почему я его ищу. Мне нужен совет, как это сделать. Я пытался своим неуклюжим способом подавать какие-то запросы, но ничего многообещающего не выудил. Я думал, ты мне подскажешь парочку каких-нибудь идей. Ты умеешь разруливать ситуации.

— Это уж точно, — Темпл, в свою очередь, вздохнула. Как трогательно, что Мэтт считает ее квинтэссенцией организованности, непревзойденным ремонтником и спасателем. — Почему ты думаешь, что он здесь, в Лас-Вегасе?

Мэтт пожал плечами:

— Это всегда было его единственной заботой — отделаться от нас с мамой и потратить несколько дней и половину ее зарплаты в Лас-Вегасе. Я был благодарен этому городу, потому что он был чем-то вроде нашего персонального спасения. При всей репутации Содома и Гоморры, этот город держал его подальше от дома и наших с мамой шкур.

— Но, Мэтт, это было… — Темпл никогда не умела быстро считать в уме, так что возникла красноречивая пауза, во время которой она занималась подсчетами, а он следил за ее гримасами.

— Семнадцать лет назад, — наконец, закончил он за нее.

— Семнадцать лет, да. За это время многое изменилось в Лас-Вегасе, к тому же, появилась куча новых мест для азартных игр по всей стране. Твой отчим мог переместиться в Атлантик-Сити, или на эти новые теплоходы-казино на реке недалеко от Чикаго. Он даже, может быть…

— Умер, — закончил Мэтт. Его тон был мрачен, как могильный камень.

Она кивнула:

— Возможно, тебе лучше бросить поиски, если это так.

— Я брошу поиски, если узнаю точно.

— Можно, я задам… личный вопрос?

— Ты же все равно задашь.