Кот в малиновом тумане

— Нет, Темпл, никто за тобой не охотится. Я не могу позволить тебе так думать. Нет, дело совсем не в тебе.

Он распростер руки, как бы охватывая весь разгром:

— Это все я! И только я! Я один. Я, я, я… Mea culpa, mea maxima culpa[59].

Она вздрогнула от неожиданной ярости в его голосе, обескураженная и почти окаменевшая. Что она такого сказала? Что сделала не так?

Мэтт еще шире развел руками, и она заметила, что костяшки на его пальцах сбиты до крови, как будто он стучал, стучал, стучал в райские двери — а они были тяжелы и прочны, гораздо толще и прочнее дверей в «Серкл Ритц». «Knock, knock, knocking at Heaven’s door…»[60]

— Ты можешь не смотреть по сторонам в поисках преступника. Он перед тобой. Это сделал я.

— Ты?! — она снова оглянулась на царящий в комнате разгром. — Но что произошло?

Он посмотрел ей прямо в лицо. Что он там видел — ее непонимание? Может быть, ее разочарование?

Он снова опустился на подлокотник, спрятав кисти рук между колен и уперев глаза в пол, по-прежнему усыпанный книгами.

— Сегодня умер один человек.

Ох. Смерть — это не всегда головоломка, детектив, загадочное событие, которое случается с кем-то незнакомым, типа неопознанной жертвы убийства. Иногда смерть подбирается вплотную и бьет, точно молния, по жизням близких людей… Но кто? Его мать? Тогда откуда такая ярость?

— Я очень сочувствую, Мэтт…

— Не сочувствуй, не надо. Это не был… близкий мне человек.

— Но…

Он поднял голову и усмехнулся:

— Ты выглядишь, как маленький фокстерьер. У меня в детстве был такой. Постоянно чесался. А когда не чесался, вертел головой и так удивленно таращился… Бог свидетель, у него были на это причины.

— Я… пытаюсь понять.

— Ты не сможешь понять. Я вот не понимаю. — Мэтт поднял голову к лампе, как будто смотрел на солнце. — Ирония — не тот случай, который предполагает легкий ответ.

— Ты можешь мне сказать, кто умер?

Он продолжал смотреть на белый плафон, как будто изучал НЛО, приклеенное к потолку.

— Один человек. Мой отчим.

Ох.

— Получается, ты его все-таки нашел…

— Но не живым! Он просто умер, Темпл. Сейчас. Сегодня. Как раз когда я почти уже нашел его! — правая рука Мэтта сжалась в кулак.

— И ты никогда не сможешь столкнуться с ним лицом к лицу…

— Однажды я уже столкнулся. Давно.

— И…

— Он ушел. А я остался.

— Так ты выиграл.

Он покачал головой.

— Это он выиграл. Он всегда выигрывал и оставался тем же, кем был. И сейчас он опять выиграл. Сбежал.

— Сбежал от чего?

— От меня.

«От меня», — эхом отдалось в голове Темпл.

— Ты теперь знаешь, зачем так хотел его найти?

Он кивнул.

— Но теперь уже поздно.

— Так скажи мне, зачем?

Мэтт окинул взглядом разбросанные книги.

— Чтобы избить до полусмерти. Если бы я мог, я бы вытащил его из гроба и избивал бы, пока бы его не зарыли.

Такая невероятная злоба и ярость в спокойном и вежливом Мэтте Девайне ударили Темпл, точно кулак в живот. А она на собственном опыте знала, что такое удар кулаком в живот.

— Почему? — прошептала она, чувствуя себя и вправду глупой собачонкой; глупой, бессловесной, и, вдобавок, слепой, как летучая мышь. — Откуда такая злость?..

— Я не знал, что она такая. Я прятал ее под спудом, под лицемерными тайнами бесконечных исповедей и покаяний, даже под ханжеской пошлостью психотерапии… Я забрался на этакое рациональное плато и не видел, как к моим ступням подбирается кипящая лава похороненной подо всем этим злости. Не видел. Пока он не сдох.

— Но почему? Почему это все, зачем?..

Мэтт потер лицо, как боксер в нокдауне, поднимающийся на ноги, чтобы продолжать схватку.

— Он нас избивал, когда мы не могли дать ему сдачи. Я раньше думал, что хочу понять, почему он это делал, хочу услышать его объяснения, его историю… Но на самом деле я хотел закончить свою собственную историю, дописать ее до точки. Я хотел вышибить ему мозги, а он сбежал. Одурачил меня. Удрал в могилу.

Темпл села на пол, как ребенок, слушающий страшную сказку. Все, что она могла — это задавать свои наивные вопросы и надеяться, что его ответы помогут ему разобраться в самом себе. Как можно понять другого человека? Только слушать и не пытаться судить. Темпл подозревала, что отчим Мэтта никогда не был способен кого-то понять, и, соответственно, никогда не мог быть понят. Но теперь Мэтт потерял даже шанс проиграть.

— Избивал… вас? — спросила она тихо.

— Мою мать. Меня. Она говорила — это все алкоголь. Но там было и кое-что еще. Подлость. Болезненная ревность. Множество уродливых, неназываемых вещей. В конце концов, я однажды дал ему сдачи. И он уехал. Если он больше не мог избивать нас с мамой, ему необходимо было найти того, кого он сможет избивать. Кто не ответит. Один раз дать ему в морду было недостаточно. Я думал, что достаточно, я уговорил себя, что достаточно, и даже поверил в это. Я говорил себе, что хочу понять прошлое, а не разорвать его на мелкие кусочки… И тут он сыграл со мной свою последнюю подлую шутку. Он умер — и показал мне, какими мелкими на самом деле были все мои мотивы. Я хотел найти его и убить, Темпл. Но кто-то сделал это раньше меня.

— Он был… убит? Сегодня?

Мэтт кивнул.