Кот в малиновом тумане

На двадцать третьем круге Мэтт, вынырнув в очередной раз, увидел над собой мужское лицо, почти полностью скрытое солнечными очками.

Он перевернулся на спину, затем принял вертикальное положение, расплескивая воду и стараясь рассмотреть незнакомца сквозь забрызганные стекла своих очков для плаванья.

— Фрэнк! — воскликнул он, с облегчением узнав визитера. Рассказы Темпл о преступных личностях и странных делах, творящихся в «Хрустальном фениксе», очевидно, сделали его параноиком.

С понимающей улыбкой человек отступил в тень, ожидая, пока Мэтт выберется из бассейна, оставляя капли воды на горячем цементе площадки.

— Что вы здесь делаете?

Ноги Мэтта оставляли мокрые следы, похожие на следы Пятницы на острове Робинзона Крузо. Он взял свое полотенце с шаткого шезлонга по соседству с точно таким же, на который Фрэнк опустился с явной опаской.

— Интересное местечко, — вместо ответа сказал он, засовывая солнечные очки в карман пиджака и окидывая взглядом черный мрамор отделки «Серкл Ритц», делающий здание похожим на мавзолей. — Выглядит даже несколько зловеще.

— Кто бы говорил, — Мэтт окинул его взглядом с головы до ног, от серого костюма с галстуком и остроносых туфель, странно выглядящих на цементе.

— Неписаный дресс-код ФБР, — Фрэнк ослабил узел своего совершенно невообразимого галстука. — Из церкви ушел, а все равно приходится носить униформу.

— Вы на службе? — Мэтт кинул влажное полотенце на шезлонг и уселся на него.

— Я всегда на службе. А ты в прекрасной форме.

— Я всегда в прекрасной форме. Плавание — такая привычка, которая, в некотором роде, способствует медитации.

— Точно, — сказал Фрэнк. — Привычка — вещь полезная. Когда начинаешь носить костюм летом в жаркой и влажной Вирджинии, никакая жара нигде больше не кажется ужасной. А священники привыкают к чересчур торжественной одежде среди нормально одетых людей.

Мэтт смущенно смахнул капли воды с плеча. Неожиданно его раздетость показалась ему неуместной, как будто она символизировала освобождение от службы и избавление от колючей сутаны.

— Никак не могу поверить, что вы — агент ФБР, — сказал он.

— Ты бы удивился, если бы узнал, как много бывших священников становятся служителями закона. Это логично. Мы получаем отличное образование, умение обращаться с разными людьми, плюс преувеличенное чувство правильности и неправильности, добра и зла. Мы хорошо умеем подчиняться руководству и соблюдать правила. Мы верим, что можем изменить мир или, по крайней мере, грязные проявления человеческой натуры.

— Не говорите за всех. Так что вас привело сюда, кроме интересов службы?

Фрэнк с извиняющейся усмешкой достал из кармана пачку сигарет:

— Дурная привычка. Каждый хороший священник, соблюдающий целибат, заслуживает компенсации, какого-нибудь грешка, пусть и менее осуждаемого — еда, выпивка или вот это… Ты не возражаешь?

Мэтт помотал головой, ему, вообще-то, нравился запах табака. И было приятно чувствовать аромат свежеприкуренной сигареты, которой Фрэнк с жадностью затянулся.

— А какие у тебя грешки? — осведомился Фрэнк.

— Никаких. Пока. Моя самая большая слабость — отсутствие всяческих слабостей.

— Принято. У всех свои недостатки, — задумчиво сказал Фрэнк. — Это делает нас людьми. Возможно, твоя несомненная незапятнанность позволила тебе пройти секуляризацию[81]. Немногим из нас разрешается оформить официальные бумаги, потому что мы ведь не имеем права освобождаться от данных обещаний.

Он оглядел Мэтта с пронзительным, почти болезненным любопытством.

— Между прочим, единственные причины, по которым могут это разрешить, выглядят крайне постыдными. Например, отсутствие свободной воли и достаточной зрелости для принятия сана. Или признание в том, что испытываешь такую непреодолимую страсть к женщинам, что не сможешь хранить целибат, или же умираешь — хочешь жениться, и, следовательно, пойдешь прямиком в геенну огненную, если немедленно не получишь разрешение на секуляризацию. Какой жуткий бюрократизм во всем, правда? — он пристально смотрел на Мэтта. — Но не похоже, чтобы ты был смертельно влюблен, к тому же, ты все еще ни на ком не женат. Я, совершенно точно, никогда не замечал в тебе маниакальной страсти к женщинам. И ты был самым серьезным и зрелым из всех семинаристов в классе. Так как же тебе удалось?..

Мэтт смотрел на воду бассейна, ограненный аквамарин, пронизанный солнечным светом.

— Я описал мой случай, и они его приняли.

Фрэнк выдохнул струйку дыма.

— Ладно, это не мое дело. Я просто немного завидую. Конечно, я интересовался, что привело тебя в семинарию; так положено. Все семинаристы всегда выглядят слегка не на своем месте, как свежие призывники в армии. А ты был таким умным, самодостаточным, уравновешенным. К тому же, выглядел как кинозвезда. Я даже думал, что твое решение уйти в религию — это что-то вроде реванша, попытка свести с ума какую-нибудь девушку… или всех девушек на свете.

Мэтт рассмеялся.

— Мое решение уйти в религию — это была попытка сохранить собственную чистоту, и она удалась. Но именно поэтому мое служение провалилось. Слишком эгоистичное намерение.