Котдог

— Чего тебе надо?! — кричал он, и почему-то становилось легче. Кричать на неё оказалось проще, чем пытаться совсем не кричать, в кровь изгрызая губы и всё равно срываясь на постыдные стоны. — Я был дурак! Ясно?! Ты это хотела знать, да?! Есть правила! Для всех! А он… он был особенным! Он нарушителем был, понимаешь? Колебателем основ! Колебатель основ, ха! Он добрый был. Просто слишком добрый… Он, не я! Младший из принцев-консортов! И он действительно любил её, эту хитрую умную дрянь, свою Леди. Настолько сильно любил, что не захотел потом жить. Вот и всё! Вот и вся сказка! Ты это хотела услышать, да? Или сказочку? Не будет сказочки! Нет её, нет, понимаешь?! Просто умная стерва! И добрый дурак! И я тоже дурак, но не добрый, ясно тебе?!

Боль рвалась наружу, раздирая горло, билась нарастающим звоном в ушах. Он скорее угадал по губам, чем услышал:

— А ты?

— А я… Что я?! — снова кричал он в ответ, не замечая, что крылья прорвали кожу изнутри. — Я просто дурак… он ведь таким был! Таким, понимаешь… как он пел, ты бы слышала, как он пел… Такого невозможно не любить! Кто же мог знать, что он всерьёз заатавистит? Вот и вляпался, как последний… дурак!

Смешно и нелепо любить того, кто не только не любит тебя сейчас, но и не сможет вообще никогда, просто не сможет… никогда.

Жалко, смешно и нелепо.

— Ну вот и всё… кажется. Извини…

Он вдруг понял, что слышит её голос. И свой — тоже. Хотя уже не кричит…

Вит, правда, свалился тогда в довольно-таки странный сквот с шестью лапами, крыльями как у ночного зубастика и длинной змеей вместо хвоста, но довольно быстро взял себя в руки. И оставил только крылья. С крыльями на орбите оказалось намного удобнее. Хотя цепкий хвост и руки вместо ног — тоже вполне удачное решение, и Ксант даже некоторое время сохранял именно такой внешний вид — пока не увидел своего отражения в блестящей чёрной консоли. И не ужаснулся.

Или, может, ещё позже, когда она просто вытолкнула их с Витом из своей шкурки. И бросила — разбирайтесь, мол, между собою сами.

Они подрались тогда. Не вспомнить уже — из-за чего. А она не стала даже предупреждать — просто сузила шкурку. И они остались беспомощно вращаться посреди какой-то здешней норы, а она полетела себе спокойненько дальше.

Нагло так.

С-сучка.

А может быть, это случилось намного раньше. Ещё в тот момент, когда первый раз попытался он сравнить её с леди.

И не смог.

Как бы то ни было, но тогда, когда с неотвратимостью бревна на излёте лезла она в спор орбитожителей, он уже знал это. И с каким-то почти суеверным то ли ужасом, то ли восторгом понимал — она не отступит. Так и будет долбить, пока не добьётся. Потому что она наглее, чем тридцать три леди, вместе взятые.

Может быть, даже наглее самих Лорантов-Следователей.

Она не сделалась менее наглой и потом, когда перестали эти лоранты-не-лоранты спорить и тот из них, кто не был бесплотным духом, вдруг страшно засуетился, интересуясь их крыльями и всеми обстоятельствами появления у них этих самых крыльев. Вспоминать об ужасах взлёта-падения не хотелось. Ксант шипел сквозь зубы, отделываясь односложными фразами, Вит явственно позеленел и сглатывал, но тоже послушно давил из себя сквозь зубы какие-то слова в тщетной попытке связно объяснить то, чего не понимал толком и сам, а она…

Какое-то время она просто молчала. Хмурила бровки, поглядывала на них с Витом и молчала. А потом вдруг сказала, что не станет отвечать сейчас. Потому что слишком устала. И друзьям своим (им то есть!) тоже не позволит. Потому что они оба тоже слишком устали. И отправляются спать. Все. Вот прямо сейчас. А отвечать будут завтра. И пусть Лоранты-Следователи покажут им место, где они могут расположиться на отдых. И покормят пусть. Тоже.

Вот так вот просто. Взяла и сказала. Вит даже охнул, позабыв сглатывать и позеленев ещё больше. А лорант…

Лорант послушался.

* * *

Теперь Ксант смотрел из своей подвесной койки, как она умывается. Здесь умывались по-кошачьи, без воды, при помощи влажных салфеток. Пустячок, а приятно.

Были и другие приятные пустячки. Например — койки. Подвесные. Значит, всё-таки лукошко, а не конура, там койки не подвешивают, а стелют прямо на полу. В конуре было бы неуютно. А тут он чувствовал себя почти как дома. А ещё — этих коек в жилом отсеке было только две. И потому Вит, помаячив какое-то время на пороге и повздыхав горестно, отправился в соседнее… соседнюю… ладно, пусть у него там окажется конура. Хоть что-то и ему приятное.

А главное — запах…

Странновато от неё пахло. Незнакомо. Ксант мог бы подумать, что это салфетки виноваты, от них тоже пахло странно и незнакомо — если бы не уловил впервые этот запах ещё во время подъёма, когда их тесно прижало друг к другу затвердевшей шкуркой. Вообще-то там далеко не квазирозами пахло, но эта странная дразнящая струйка пробивалась сквозь кислую вонь боли и страха. Она… успокаивала. Может быть только благодаря ей Ксант и выдержал. Вот и сейчас он принюхался и еле удержался от довольного мурканья. Словно маленький котёнок, которому мама почесала пузико. Несолидно как-то.