Зрители ожили: одни судорожно затянулись табачным дымом — другие возбуждённо делились впечатлениями от слегка коряво проделанного мною броска через плечо. И все поглядывали на меня: с удивлением, с восторгом… и отчасти с опаской. Стонущему Василию уделили внимание лишь по остаточному принципу. Я поправил рукава куртки. Протёр о нагрудный карман рубашки линзы очков. Поймал восторженный взгляд Кукушкиной — Лена уже не пряталась за портфелем. Прижал мост оправы к переносице и тоже взглянул сквозь стёкла на Громова. Тот повернулся на бок, силился сесть.
Я повернулся к судье и сказал:
— Крови нет.
Повёл плечом и спросил:
— Продолжим?
Рокотов выслушал меня — глуповато усмехнулся и уставился на пока не ставшего на ноги Василия. Громов снова отделался лишь лёгким шоком и незначительными ушибами. Он восстанавливал дыхание, кривил губы (словно от боли), то и дело ощупывал голову. Пока не встал — сидел. Отмахивался от приятелей, что пытались поставить его на ноги. И выглядел при этом не высоким и стройным, а скорее нескладным: узкоплечим, длинноногим и длинноруким. Сейчас он походил на огромное насекомое — гигантского богомола или кузнечика. И уже не прожигал меня гневным взглядом.
— Ты издеваешься над ним? — спросил Рокотов.
Он указал на Громова. Я заметил, как вздрагивали его длинные тонкие пальцы — пальцы музыканта. Вспомнил, как наблюдал за выступлением Сергея на новогоднем концерте (где я танцевал с Наташей Кравцовой). Рокотов в тот вечер неплохо играл на гитаре. А вот его пение мне не понравилось — теперь, когда я его вспомнил. Я подумал, что парень либо вовсе не занимался вокалом, либо уделил этому занятию непростительно мало времени. Но помнил, что слушателем его выступления нравились. Как понравилось оно тогда и мне — когда я сжимал в своих объятиях Наташину талию.
— Ещё разок… и закончим, — сказал я.
Рокотов подошёл к Василию.
— Может, сдашься? — спросил он.
Громов помотал головой. Но не направил в мой адрес ни проклятия, ни угрозы. Лишь сверкнул обиженным и слегка растерянным взглядом (сальто немного вправило ему мозги). Вася мазнул рукавом под носом — не увидел на рубашке пятно крови. Вздохнул и всё же поднялся на ноги. Он удержал равновесие, хотя разок и покачнулся. Выдохнул фразу в духе «сейчас ты у меня попляшешь, Крылов». Только использовал он для неё иные слова — те, что не печатали в советских газетах. На этот раз Вася не озаботился чисткой брюк — сразу направился к краю «арены». Смотрел он на меня уже не грозно. А будто настраивался на «последний бой».
— Бокс! — скомандовал Рокотов.
Зрители зашумели в предвкушении новых «ярких» впечатлений.
А вот Лену Кукушкину я уже не слышал — будто семиклассница тоже решила, что с Громова «достаточно».
Василий уже не изображал английского боксёра конца прошлого столетия. Он скопировал мою стойку — только выбрал левостороннюю: выставил вперёд правую руку. Я в прежнем темпе двинулся ему навстречу. Громов показал себя перспективным учеником: скопировал и мои шаги. Он будто не собирался меня бить — лишь за счёт длины рук сохранял дистанцию. Его группа поддержки приободрилась, составила конкуренцию моим кровожадным болельщикам. Парни требовали, чтобы мы с Громовым разорвали друг друга «в клочья». И явно надеялись, что мы последуем их совету.
Новый план Громова оказался простым и логичным. Василию не понравились моё уклонение от кулачного боя. Вася сменил ударную руку — разумно предположил, что для моего носа «хватит» и удара левым кулаком. Громов схватил меня правой рукой за рубашку, едва мы с ним сблизили у центра площадки. И даже улыбнулся — прежде чем совершил очередной замах. Но получил «расслабляющий» в голень (на эффект удара в печень я пока не надеялся: этот приём следовало сперва хорошо отработать). Потом последовал уже опробованный за Кукушкине приём «здравствуйте». Вася вскрикнул от боли в заломленных пальцах и поклонился.
— На этом и закончим, — сказал я.
Повернул парня к себе лицом, несильно ударил его ладонью по кончику носа. Громов вздрогнул и дёрнул головой. И тут же высвободился из моего захвата: я выпустил Васину руку и отпрянул в сторону (чтобы не испачкаться). Потому что на землю «арены» упали крупные тёмные капли крови. Зрители разочарованно вздохнули. Громов прижал руку к лицу — между его пальцев тут же просочилась красная жидкость. Я протянул парню носовой платок. Василий обжёг меня обиженным взглядом, отпрянул в сторону. Но потом всё же принял моё подношение — прижал платок к носу.
— Вот и всё, мальчики… и девочка, — сказал я. — Выступление окончено.