Котовский

— Господа донцы и кубанцы! — поднялся Матюхин, жестом руки останавливая своих командиров. — Вас небольшой отряд, вполне понятно, что он вольется в главные силы. Да вы и местность не знаете! Тут не может быть и разговоров, командование я оставляю за собой. Меня знает вся Тамбовщина! Да вы знаете, кто я такой?!

Матюхин все больше распалялся, он кричал хриплым голосом, стучал по столу страшным волосатым кулаком:

— Я Матюхин! Спросите кого угодно — знают ли они меня? Да я своими руками… — он уже рычал, а не говорил. — Вот этими руками выкручиваю головы пленным красноармейцам! В плен не беру! У нас они умирают в страшных муках! Для чего я это делаю? Чтобы мое имя наводило панику. Вот кто я такой! А вы еще не огляделись, а хотите уже верховодить. Смешно даже слушать! Да вы знаете… Я сегодня же начну наступление! Да вы знаете, сколько у меня оружия в одном только Лопатинском овраге!..

И тут он начал в запальчивости выбалтывать, где и какие у него склады, где размещены другие его отряды… клялся, что за короткий срок соберет десятитысячную армию…

Кажется, все. Больше от них ничего не выведаешь. К этому времени Котовский получил условный сигнал, что бригада готова к выступлению. Он решил, что можно идти к финалу.

Все котовцы это почувствовали. Один за другим нащупывали револьверы, держали пальцы на взводе. Каждый точно наметил первого противника.

Были еще выступления от несуществующего в действительности «представителя махновского полка», от «анархистских организаций Дона и Кавказа». Но их уже слушали рассеянно.

Когда Котовский поднялся для заключительного слова, поднялись и Гажалов, и Борисов, и Данилов, и все остальные котовцы, а тогда встали и матюхинцы, думая, что это будет нечто вроде клятвы, приветствия или присяги. Поднялся и бледный Эктов.

Котовский вместо какой-нибудь речи взмахнул рукой — это был условный сигнал, — крикнул:

— Довольно комедии! Я — Котовский! Расстрелять эту сволочь!

И в этот момент направил дуло нагана в Ивана Матюхина.

Ошеломленные бандиты еще не могли понять, что происходит, и от ужаса оцепенели. Матюхин закрыл голову обеими руками. На столе жалобно звякнули наполненные самогоном нетронутые бутылки. Тарелки и блюда со снедью поползли вместе со скатертью.

Котовский нажал курок — осечка. Снова нажал — осечка! Три раза подряд осечка в такой момент!..

Тогда он отшвырнул наган в сторону, отскочил к стене и начал отстегивать маузер.

Между тем уже прогремел залп, уже упали первые из бандитов. Тамбовский комиссар тоже выстрелил, и Котовский почувствовал резкую боль в плече. В тот же момент тамбовский комиссар дернулся и упал навзничь, забрызгав кровью свежее сено, разбросанное на полу.

Комната наполнилась едким дымом. С потолка сыпалась труха. Со звоном летели стекла из окон. Лампа погасла. Только сальник, колеблемый ветром, слабо мерцал.

Эктов при первых же выстрелах нырнул под стол и переполз на сторону котовцев. В темноте все еще продолжалась стрельба.

— Данилов ранен! — крикнул кто-то в дверях.

— Идите! Они в амбаре! — раздался еще голос.

Котовский, Борисов, Гажалов выбежали на крыльцо. Оказывается, Матюхин, командир Шестнадцатого полка Назаров и еще несколько матюхинских соратников выскочили через окно, заперлись в амбаре и открыли оттуда бешеный огонь.

Во дворе тоже произошла короткая схватка, охрана котовцев приканчивала последних матюхинских коноводов.

Пока в избе шло «совещание», во дворе выполнялась своя работа. Здесь набралось немало матюхинцев-коноводов, которые могли в решительный момент оказать помощь своим вожакам. Но были и котовцы возле своих коней. Котовцы и матюхинские коноводы стали знакомиться.

— Плохо в лесу с кормежкой? — сочувственно спрашивали котовцы.

— Хорошего мало, — нехотя отвечали те.

— И кони-то у вас заморенные. Дали бы им хоть овсеца.

— Откуда его возьмешь!

— Эко дело! А мы на что? Мы, станичники, народ гостеприимный. Тебя как звать-то? Кузьма? Торба у тебя есть, Кузьма? Бери овса сколько душе угодно. Ночь впереди, а начальство, чай, до утра засидится.

И они пошли. Котовец повел этого самого Кузьму за собой. Они вошли в амбар, и матюхинец увидел полные закрома овса. Когда он наклонился, чтобы наполнить торбу, котовец нанес ему удар по черепу. Матюхинский коновод замертво рухнул на землю. Котовец убедился, что коновод больше не встанет, уволок тело в сторону, завалил соломой и вернулся назад.

— Где ж Кузьма наш запропастился? — спрашивали матюхинские коноводы.

— Спать лег, велел в случае чего разбудить.

Другим коноводам котовцы предлагали «сбегать на минутку к тете Дарье и хватить по чарочке самогона-первача, у тети Дарьи он такой, что медведя свалит! Выпьешь — и душа радуется!» И вели двух-трех матюхинцев, и эти тоже не приходили обратно.

— С девками остались посидеть, — сообщали с простодушным видом котовцы.

Так под разными предлогами уводили матюхинских коноводов и поодиночке приканчивали. Наконец во дворе осталось их только трое.

— Где Кузьма спит? Проводи меня к нему, пусть он теперь подежурит, а я вздремну, — потребовал один из троих.

Его охотно проводили, и он тоже как в воду канул.