Котовский

— Если в наше время нет тем, тогда я уж не знаю, что и говорить! Да вы оглянитесь, товарищи, среди каких людей мы живем, какие дела у нас творятся! Сюжеты просто под ногами валяются! Остановите первого встречного на улице — и пишите о нем роман.

— Да ведь нетипично все это, — пробовали защищаться оба. — Где стержень? Ты подай стержень, чтобы было за что ухватиться!

— Очень часто случается, что писателю хочется поглядеть со стороны, чтобы понять. Нельзя со стороны! Лезьте в самую гущу! — горячился Фурманов.

— Во время войны, — вздохнул тот, что пытался создать трилогию, — там действительно были… того-этого… ситуации… А сейчас? Мертвый штиль!

— Я еду в Харьков, — сообщил им Фурманов. — Хотите, покажу вам людей, да таких, что о каждом можно по книге написать — и не уместится! Например, Новицкий… Представляете — бывший царский генерал…

— Ну-у! Загнул! Это для плаката! — воскликнул первый.

— Новицкий? Что-то не слыхал… — промямлил второй.

— Хорошо, а, скажем, о Фрунзе слышали? О Котовском слышали?

— Это что — военные? Так ты же «Чапаева» написал! Что тут добавишь?

Фурманов забрал-таки с собой обоих, привез в Харьков, познакомил с Михаилом Васильевичем и был страшно возмущен, что Михаил Васильевич не произвел на них особенного впечатления: «Человек как человек».

До чего же обрадовался Фурманов, когда вдруг появился Котовский!

«Если уж и этот не произведет на них впечатления, с его колоритной фигурой, с его обаянием, тогда я просто разочаруюсь в этих парнях!» подумал Фурманов со свойственной ему экспансивностью.

Между тем народу все прибывало. Сначала пришли два молоденьких краскома, — свежеиспеченных, как отрекомендовал их Фрунзе. Вслед за ними появился Новицкий.

— Полный кворум! — смеялся Фрунзе. — Только Зиновия Лукьяновича не хватает! — и послал за Кирпичевым одного из свежеиспеченных краскомов.

Кирпичев не заставил себя ждать. Перезнакомившись со всеми, кого еще не знал, он быстро включился в общий разговор, и вскоре все присутствующие узнали от смешного, взъерошенного профессора, что на месте Харькова когда-то было «дикое поле», что еще на памяти отца Зиновия Лукьяновича по главным улицам города из-за непролазной грязи не могли проехать экипажи и знатных горожанок на закорках переносили лакеи, что каменный драматический театр здесь построен в таком-то году, а тюрьма — в таком-то…

Упоминание о тюрьме привлекло внимание Котовского.

— И что, хорошая тюрьма? — довольно добродушно спросил он.

— Преотличная! — с жаром воскликнул Зиновий Лукьянович и лишь тогда спохватился: вспомнил, что Котовский только что рассказывал о побеге из кишиневской тюрьмы, значит, тюрьмы напоминают ему не слишком-то веселые страницы его жизни. — Нет, я в том смысле, что историческая, — поправился он. — А так самая обыкновенная тюрьма и ничего из себя не представляет. Да и видел-то я ее только издали, во время загородных прогулок.

— Напрасно извиняетесь, — усмехнулся Котовский, поняв причину смущения Кирпичева. — Что было со мною ли, с Михаилом ли Васильевичем дело давнее. А сейчас тюрьмы предназначены для тех, кто мешает нам строить новую жизнь. И в харьковской тюрьме, вероятно, содержатся какие-нибудь белогвардейские зубры!

— А вы знаете, — воскликнул Фрунзе, с опаской поглядывая на жену, так как коснулся запретной темы, — недавно мы с Григорием Ивановичем установили, что в разное время сидели в одной и той же камере Николаевского централа! Вот и говори после этого, что не тесен мир!

4

Это восклицание Михаила Васильевича подало Фурманову мысль — устроить своего рода вечер воспоминаний. Редко бывает такая удача, чтобы было в сборе сразу столько интересных людей, так много переживших и перевидавших и большею частью тесно связанных между собой, можно сказать — однополчан, почти сверстников.

Фурманов сразу загорелся, стал с жаром доказывать, убеждать. Он и сам любил до страсти такие импровизированные задушевные беседы, а тут еще пришло столько молодежи. Да и надо же расшевелить собратьев по перу: пусть пройдут перед ними картины незабываемых событий, если и не напишут про Фрунзе, про Котовского, то хоть о монастырях перестанут писать!

Особенно Фурманова изумляло: вот жили два человека — Фрунзе и Котовский — у каждого своя судьба, свой совершенно необычный путь… и в то же время — такая общность! Котовский и Фрунзе… Очень разные, очень непохожие… Но одно у них бесспорное сходство: оба ненавидели царский строй, оба были деятельными, оба были борцами. Фурманову казалось, что, если провести две параллели, сопоставить обоих, сравнить, откроется нечто значительное. Может быть, это даст возможность сделать обобщения, глубже понять свершающееся вокруг? Может быть, поможет что-то уяснить?

— А что, товарищи? — настаивал он, поглядывая то на Фрунзе, то на Котовского. — Давайте попробуем? Повспоминаем? А? Ведь это очень интересно!

— Да разве можно в один вечер рассказать все? — возразил Фрунзе.

— Все и не надо. Можно только вехи наметить, — предложил Новицкий, которому понравилась затея Фурманова.

— Попробуем, увидим, что из этого получится!

— Ох уж эти писатели!