Котовский. Книга 2. Эстафета жизни

— Вытекает то, что ничего не вытекает! Теория — одно, практическая политика — другое. Истины, которые мы провозглашаем, святы для толпы, не подлежат обсуждению и должны бездумно приниматься чернью. Но не считаете ли вы нас такими идиотами, чтобы серьезно верить, будто французы никуда не годятся, будто русские не создали величайшие ценности культуры… Это все пропаганда. Массы в общем ограниченны, тупы, им надо давать броские, ошеломляющие лозунги. Если мы начнем немцам растолковывать, что русские ученые, писатели, художники, музыканты, полководцы, мореплаватели гениальны, что без таблицы Менделеева ни один ученый в мире не садится завтракать, что Лев Толстой едва ли не величайший писатель мира, что Суворов и Кутузов не знали поражений, а Глинка и Чайковский владеют сердцами человечества, если мы все это начнем говорить, то как же мы заставим наших солдат убивать детей, женщин, стариков — все подряд население России?

— А вы хотите их заставить делать это?

— Хм… Э-э… — спохватился фон дер Рооп, сообразив, что беседует с двумя русскими, а не сидит за кружкой пива в кругу мюнхенских друзей где-нибудь в Аугустинербрау или Францисканербрау. Но тут же с чисто немецкой невозмутимостью продолжал: — Глубокоуважаемый господин Рябинин! Будем называть кошку кошкой. В конце концов разве вы сами не даете указание какому-нибудь Деникину или Колчаку, Иванову-Ринову иди Калмыкову безжалостно убивать ваших соотечественников? А вы, господин Сальников, разве не стреляете в своих земляков из-за угла? Убивать — это прирожденное свойство человека. Убивать — это благородно. Война — самая захватывающая из страстей. Совесть, свобода, обоснованность, цель, прогресс — это все пугала, выдуманные самими же нами и перепугавшие прежде всего нас…

— Когда я думаю о немцах, я всякий раз вспоминаю обгорелые спички, откровенно в лицо фон дер Роопу расхохотался Рябинин, ничуть не затронутый рассуждениями и парадоксами собеседника.

— Спички? — не понял фон дер Рооп. — Какие спички?

— Обгорелые. Во время войны четырнадцатого года все страны облетел рассказ о немецкой обгорелой спичке, в английской газете «Daily Mail» даже поместили снимок этой спички и пояснили: «Вот урок, достойный подражания!»

— Что-то не помню…

— А как же? Даже обгорелые спички не пропадают в Германии даром! Немец, закурив папиросу, не выбросит потухшей спички, а спрячет ее бережно в коробочку, чтобы спичечные фабрики приделали к ней головку и пустили бы вторично в оборот…

— O! Kolossal! — завопил фон дер Рооп. — Теперь я припоминаю! Поучительный урок!

— А я своим слабеньким умишком прикидываю: если уж ты такой сознательный, если такой патриот — какого дьявола тебе собирать обгорелые спички? Перестань курить! Вот тогда ты сэкономишь миллионы плюс сбережешь здоровье! Призадумайся, сколько расходует государство на покупку табака, на его обработку, на транспортировку, сколько рабочих рук ты освободишь, бросив курить! А спичечные коробки! Тоже целое производство! А мундштуки? А портсигары? Но куцый германский патриотизм — увы! — способен только собирать обгорелые спички.

— Вы строго судите нас, — вздохнул фон дер Рооп, закатывая глаза, — а ваша проповедь против курения дышит таким задором. Я даже подумал, уж не баптист ли вы!

— Мы же условились называть кошку кошкой? Не надо сердиться, фон дер Рооп. Правда глаза колет, но, хотя вы и рекомендуете ложь, для приправы можно положить в вашу густую похлебку и ломтик правды.

Сальников наблюдал эту перепалку с невозмутимым спокойствием. Но чтобы разрядить сгущавшуюся атмосферу, решил увести беседу на нейтральную почву:

— Господа! Вы мне доставили неизъяснимое удовольствие остроумными и, я бы сказал, острыми суждениями. Позвольте и мне напомнить два момента, тоже о роскоши и экономии.

— Пожалуйста! — быстро согласился фон дер Рооп, в расчеты которого не входила ссора с русским промышленником.

— Воображаю, какой номер отколет нам Виталий Павлович! — развеселился Рябинин, полагая, что и Сальников проедется насчет пресловутой немецкой аккуратности.

— Один пример из жизни англичан, если позволите, — начал вкрадчиво Сальников. — В годы той войны, о которой вспомнили вы в связи с курением, в Англии леди Корнелия Уимборн основала женскую лигу военной экономии «Women's War Economy League». В лигу вступили самые богатые женщины Англии, такие, как герцогиня Сутерлэнд, герцогиня Бьюфорт, маркиза Рипон. Они решили носить старомодные платья, ходить пешком, не приглашать никого к обеду, не покупать заграничных товаров и рассчитать лакеев и дворецких. Жест?

— Воображаю, как они топали, бедняжки, пешком! — рассмеялся Рябинин. — И все-таки это кое-что, особенно если сэкономленное они отдавали на военные нужды.

Фон дер Рооп молча выслушал рассказ. Сальников покосился на него и продолжал: