Изобретатель торжественно развернул свою книжечку для записей страницами к нам.
— Э-э-эм... Несомненно, это очень интересно,—
промямлил я.— Но я понятия не имею, что значат все эти закорючки.
— Это не закорючки, безграмотное вы животное! Это формулы! — обиделся Архимед.— Здесь выведено доказательство того, что моя идея реализуема!
—А за животное можно и когтями по физиономии!
— Я рассматриваю все явления с точки зрения науки! — надменно вздернул бровь изобретатель.— Вы являетесь котом, а коты и кошки — животные. То, что вы умеете говорить, еще не делает вас человеком! Что лишний раз подтверждается тем обстоятельством, что грамота вам недоступна.
— Ах ты... ты... — Я задохнулся от гнева.
— Спокойно, спокойно! — Коллет бесцеремонно ухватила меня за шиворот и тем спасла наглеца от немедленной расправы.— Архимед, вы ошибаетесь относительно Конрада! Он вовсе не от рождения кот, он и человеком был не особо грамотным.
— Спасибо, Коллет! — ядовито прошипел я.— Умеешь найти доброе слово для старого друга!
— Я всего лишь хочу, чтобы вы отложили выяснение отношений до более благоприятных времен. Кстати, я тоже не понимаю смысла вашего изобретения. Судя по формулам, вы высчитали скорость, которую приобретет корабль, если колеса будут вращаться с определенным усилием. Но где вы возьмете источник этого усилия?
— О! Так ведь это самое простое! Источник всю дорогу находился у нас под ногами!
Чуть не погубив нас своей чрезмерной приверженностью к точным цифрам, Архимед же и нашел гениальное решение, спасшее нас в этой — казавшейся безнадежной — ситуации.
— Это неслыханный позор! Злая насмешка над моей благородной кровью!
— Не вижу никакого позора,— пожал я плечами.---Работа как работа.
— Вот именно! Работа! Капитан, вы, простите за дерзость, рассуждаете как простолюдин! Дворянин не должен осквернять себя работой! Тем более такой низкой!
— Да что в ней такого низкого-то?
— Вам не понять, вы не конь! — всхлипнул Максимилиан.— Крутить колесо — работа для ишаков, мулов и деревенских кляч! А я... а мы с братом — рыцарские кони!
Я дождался, пока Максимилиан пройдет круг и вновь окажется мордой ко мне, и попытался его утешить:
— Знаешь, один из моих родственников по материнской линии подался в монахи. И, надо признать, он просто создан был для этой стези. Даже в детстве он отличался прямо-таки нездоровой богобоязненностью — ни разу не лазил с нами по чужим садам, не кидал камнями в бродячих музыкантов и вообще не врал, за что, помнится, мы его сильно не любили и регулярно устраивали ему «темную». Так что самое место ему было в келье. Однако, при всей своей набожности, одержим он был одной страстью, которая, впрочем, у всех фон Коттов является семейной чертой, почти семейным проклятием. Я имею в виду наличие некой метафизической субстанции, не дающей представителям нашего рода подолгу пребывать в покое. Говоря по-простому, имелось у него наше родовое «шило в заднице». А потому, вместо того чтобы спокойно жить-поживать в каком-нибудь монастыре, подался мой родственник в миссионеры. Долго о нем не было ни слуху ни духу, а потом как-то довелось мне встретить его в Риме, где я сопровождал одного вельможу и куда мой родственник прибыл по личному приглашению папы. Да-да, представь себе — труды его по обращению туземцев в христианство были столь высоко оценены, что о нем даже узнал Святой престол. Так вот, засиделись мы с ним тогда в траттории основательно, и родственник мой слегка расслабился от нежного итальянского вина. И, расслабившись, продемонстрировал мне, что скрывали рукава и ворот его рясы.
— И что же это было? — поторопил меня Максимилиан, сделав очередной круг.
— Татуировки! Его руки от запястий и выше покрывал сплошной рисунок! Такой же рисунок начинался от шеи, и, как сказал мой родственник, этот рисунок покрывал все его тело вплоть до ступней. И хотя продемонстрировать его не позволили приличия, у меня нет оснований не доверять доблестному миссионеру. Судьба и стремление нести свет Истины занесли его на один из островов Новой Зеландии, где принято носить такие татуировки вместо одежды. Человек без такого «костюма» там и за человека-то не считается. Вот ему и пришлось пойти на эту процедуру. Надо заметить — еще и весьма болезненную. Мораль же сей истории была высказана добродетельным миссионером в ответ на мой неделикатный вопрос: как же он согласился на подобное непотребство? «Недвусмысленная опасность быть съеденным очень способствует широте взглядов!»
— Очень интересная история,— пробормотал дестриэ.— А кстати, ведь на корабле еще есть запасы человеческой еды?
— Ну-у-у как сказать,— задумался я.— На какое-то время еще хватит. Вопрос в том, сколько нам еще плыть.
— Да, я понимаю,— дрогнувшим голосом пробормотал конь и прибавил ходу.