Ковалиная книга. Вспоминая Юрия Коваля

Однажды мы с Ковалем гуляли по Таганской площади, а может, возвращались с Птичьего рынка. Видим — едут три пролетки с черным кожаным верхом. Коваль возьми да и голосни. Последняя остановилась, и кучер нас посадил. Мы поехали в сторону Красных ворот. Это было необыкновенное ощущение — сидеть в пролетке посреди потока машин, и регулировщики давали нам зеленую улицу. Пролетки со съемок ехали на Беговую, а мы сошли на Сухаревке.

Как-то Коваль пригласил всех нас на дачу Володи Есау-лова. Мы все там уже были, когда он приехал. Всех посадил и сказал: «Слушайте, дураки!» В руках у него оказался журнал, кажется, «Октябрь». И он начал читать, и так восхищенно, что мы сидели завороженные. Он читал «Мастера и Маргариту». Для меня он тогда открыл Булгакова. И всех нас он наградил знакомством с такими великими людьми, как Владимир Лемпорт, Николай Силис, Леша Мезинов, Арсений Тарковский, Юрий Визбор, Юрий Домбровский, Фред Солянов, Белла Ахмадулина, Вениамин Смехов и многими-многими другими.

В 80-м году мы переехали на Серебряническую набережную.

Наше поколение, шестидесятники, жили как гении и друг друга хвалили, иногда ругали, но все были равны. Сами считали себя талантливыми, и друзья были все талантливые, ссор по творчеству не было, была взаимная жизнь. Когда мы — Коваль, Игорь Соколов, я, Вадим Разин, Толя Лапшинов,

Нора Островская — в конце 80-х годов делали выставку в мастерской, в комнате Коваля, я был поражен. У всех разный почерк, а дух один. «УзыЯузы» называлось наше художническое братство, и мы получились едины. Это единство меня и сейчас поражает, думаешь, какие мы были дураки. Какие же мы равные, когда вот такой Коваль получился. Но мы запросто относились к любому, не сомневались в гениальности друзей и собственной тоже.

С самого начала мастерских наш день рождения стал днем встречи друзей. В этот день гости приходили без приглашения В наших корабельных журналах позволялись все жанры, но Коваль завел стихотворный стиль, и 9 февраля все писали поздравительные стихи. Вот что однажды мне написал Коваль.

Послание к Белову

9-го февраля 1973 года

Когда конец настанет свету,

Когда совсем засрут планету,
Когда всё выпьют и сожрут,
Когда бессмертные и боги
В своем неведомом чертоге
Итоги наши подведут —
Одною связаны судьбою,
Мы не расстанемся с тобою,
Останемся вдвоем, одни.
А боги в душах разберутся,
И нам бессмертными зачтутся
Серебрянические дни.
Чего ж еще поэту надо?
Эй, виночерпий! Дай мне яда!
Пускай когда-то поутру
Я припаду губой спаленной
И с другом в день один рожденный,
Я в день один пускай помру!

Пока еще осталось время,

Любви друзей несущий бремя,
Твоя ли жизнь, мой друг, пуста ль?
Что жизнь — пустая время трата.
За друга моего, за брата
Звени, сверкающий хрусталь!

Юра Коваль

9.11–1973 г.

В начале 70-х годов круг нашего общения расширился. Кроме непосредственных друзей-художников появилось достаточно уважительное творческое окружение. Появились в нашей жизни Лёня Никольский и Толя Гелескул, известный переводчик Лорки. Толя нас всех любил, а его сестра купила дом на Цыпиной горе, недалеко от Ферапонтова монастыря. И вдруг однажды в 1971 году приходит телеграмма от Гелескула: «Витя, выезжай, продается дом в Оденьево». Недолго думая, мы впятером скинулись: я, Коваль, Толя Лапшинов, Игорь Соколов и Володя Есаулов. Наскребли триста рублей за дом и еще рублей сто на дорогу, на сборы и на пропой. Мы с Игорем поехали и купили дом у Хрисанфа Андреевича, в округе его звали дед Кирсан. Дом был куплен весной, а уже летом там жил Володя Есаулов, в 72 году летом жил я. И, по-моему, в 73 году там начал жить Коваль.

Цыпина гора нужна была нам только для восторга. Для осознания, как велика Русь, такое там ощущение, что есть еще такие места, и что огромна страна с голубыми далями, со всей тайгой, озерами и людьми. И потом — это своя крыша, и ты не турист. Гора постепенно притянула к себе всех наших друзей. А рядом, в Ферапонтово, манил нас Дионисий…