Коварная бездна

Лицо Бо совсем рядом с моим; я чувствую, как при каждом вдохе вздымается его грудь, вижу, как при каждом выдохе шевелятся губы. Его пульс учащен. Будто он испугался, что я могла отхватить себе всю руку, а виноват был бы он, потому что позволил мне взяться за пилу.

Он склоняется ко мне, отнимает платок от ранки и изучает ее.

– Что, требуется ампутация? – беспечно спрашиваю я.

– Весьма вероятно, – Бо отвечает с легкой полуулыбкой, отрывает кусок платка, обматывает палец узкой полоской ткани и завязывает. – Ну вот, теперь порядок. Можно продолжать.

– Спасибо. – Я улыбаюсь, хотя мне все еще больно. Мои губы так близко к его, что я почти чувствую соль на его коже.

Бо засовывает в карман остатки платка и выпрямляется, так что его грудь больше не прижимается к моей спине.

– Наверное, безопаснее, когда каждый на своей лестнице.

Я не возражаю. Он спускается чуть ниже и спрыгивает на землю, проигнорировав последние несколько ступенек. Я остаюсь одна.

Бо взбирается на свою лестницу, и теперь мы работаем рядом. Я стараюсь больше не подставлять пальцы под ножовку и скоро привыкаю к инструменту. Хотя процесс идет медленно и утомительно, мы неуклонно продвигаемся вперед, пока не заканчиваем с первым рядом деревьев.

Это становится почти традицией.

Каждое утро мы приходим в сад, передвигаем лестницы к очередному ряду и возвращаем плодовые деревья к жизни. Работа мне не в тягость, я рада заняться чем-то осмысленным. К концу недели мои руки с непривычки грубеют, я загорела и привыкла щурить глаза на полуденном солнце. За всю неделю дождя не было ни разу, и летний воздух казался легким, бодрящим и сладким.

В субботу мы собираем все спиленные ветви, складываем в кучу к северу от сада и сразу после захода солнца разводим костер.

Черное ночное небо над костром дрожит и искрится, и даже звезды кажутся тусклыми на фоне нашего земного огня.

– Завтра будем чистить сад от мертвых деревьев. – Бо стоит, скрестив руки на груди, и смотрит на пламя.

– А как?

– Спилим стволы, а пни подожжем, и они постепенно выгорят.

– Постепенно? Долго будут гореть?

– Пару дней.

За последнюю неделю время для меня словно остановилось; и даже в разгар сезона, который обрушивается на город, подобно урагану, я чувствовала себя защищенной. В такие моменты я забываю, что за пределами этого маленького острова существует другой, большой мир. Да вот только мир про нас не забудет, он найдет способ проникнуть внутрь. Так всегда случается.

* * *

На то, чтобы спилить две засохшие яблони и одну грушу, у нас уходит три дня. К вечеру последнего я едва могу пошевелиться. Руки болят так, что утром с трудом натягиваю футболку.

Мы идем по саду, оценивая результаты трудов. Сегодня нам еще предстоит поджечь три больших пня. Внезапно Бо останавливается у одинокого дуба в центре сада – того самого, с вырезанным на стволе сердцем. С ветвей осыпается белесый мох, делая дуб с двухсотлетней историей похожим на призрак.

– Это, наверное, тоже стоит сжечь, – замечает Бо, изучая крону. – Дерево совсем старое и больное. На его месте можно посадить яблоню.

Я прижимаю ладонь к стволу – там, где вырезано сердце.

– Нет. Я хочу его оставить.

Бо заслоняет глаза от солнца.

– Мне кажется, это неправильно срубать его, – добавляю я. – Это дерево для кого-то многое значило.

– Вряд ли эти «кто-то» еще живы и будут опечалены.

– Может, и так. Но все же я хочу сохранить дуб.

Он похлопывает по стволу.

– Ладно. Решать тебе.

К выжиганию старых деревьев Бо подходит с крайней осторожностью. У каждого пня стоят наготове несколько ведер воды и большая лопата – на случай, если придется гасить пламя. Он чиркает спичкой и поджигает первый ствол, затем переходит к следующим. Мы наблюдаем, как огонь неспешно пожирает древесину.

Солнце угасает, и языки пламени поднимаются вверх от высоких пней, словно руки, тянущиеся к звездам.

Я завариваю две кружки горячего черного чая с кардамоном и возвращаюсь с ними в сад. Воздух дымный и сладкий от яблок, которым не суждено созреть.

Мы сидим на бревне. Бо дует на чай и произносит:

– Я слышал, твоя мама гадает на чайных листьях.

– И где же ты это слышал?

– В городе, когда искал работу и наткнулся на твое объявление. Начал расспрашивать, как попасть на остров, а люди решили, что я хочу узнать свою судьбу.

– Она больше этим не занимается. С тех пор как исчез отец.

Я наклоняюсь, срываю пучок ломкой прибрежной травы, разминаю хрусткие волокна между ладоней. В памяти сохранилось, как отец идет по острову, время от времени опускаясь на колени, чтобы сорвать одуванчик, клевер или лишайник, а потом теребит их в обветренных руках. Ему нравилось пробовать мир на ощупь – камешки, растения, плодородную землю. Отец считал, что это открывает нам суть вещей, которые мы зачастую игнорируем. Я на миг прикрываю глаза и прогоняю воспоминание. Мне тяжело думать об отце. Сердце сжимается от боли.

– А ты гадаешь? – спрашивает Бо, вздернув бровь.

– Даже не надейся. Я не хочу раскрывать, что тебя ждет в будущем.

– Но ты можешь?

– Пробовала. Но всерьез не занималась.

Бо протягивает мне кружку.