Коварная бездна

– Я никогда не хотела жить так долго. Всегда надеялась, что однажды море наконец примет меня. Или я когда-нибудь состарюсь, и меня похоронят с тобой рядом. – Делаю глубокий вдох. – Теперь все изменилось… я изменилась. – Я поднимаю голову и смотрю на море. Отсюда открывается прекрасный вид на бухту и остров Люмьер, где меня ждет Бо. И я сознаюсь: – Кажется, я люблю его. Хотя, наверное, уже слишком поздно. И я его не заслуживаю, как не заслуживаю и нормальной жизни после всего, что натворила, после стольких загубленных душ. Он не знает, кто я на самом деле. Возможно, мои чувства к нему тоже обман. – Легкий ветерок касается моих щек, и над кладбищем начинается мелкий дождь. Эти слова, произнесенные на могиле Оуэна, кажутся мне покаянием. Я должна была все ему рассказать. – Сейчас я должна попытаться. Вдруг моей любви к нему достаточно, чтобы спасти нас обоих…

Провожу ладонью по холодному камню, где когда-то было вырезано его имя. Сейчас поверхность совсем гладкая – могила стала безымянной. Я закрываю глаза. Слезы падают медленно, в одном ритме с каплями дождя.

Возможно, в тот день я действительно умерла. Хейзел Свон, та девушка, которой я была когда-то, исчезла. Ее жизнь закончилась в один день с жизнью Оуэна. И я говорю дрожащим голосом – и ему, и себе:

– Прощай…

Поднимаюсь с колен и ухожу прочь с кладбища, зная, что больше не вернусь сюда никогда. Людей, которых я раньше любила, больше нет.

Но я не хочу потерять того, кого люблю сейчас.

Глава 18

Воспоминания сами выбирают, где поселиться: в тумане, который лежит слишком долго, хотя его давно должно было сдуть в море; в голосах из прошлого, укоренившихся в фундаменте города; в пересудах и обвинениях, растущих вместе с мхом вдоль мостовых и на стенах старых домов.

Этот город – это небольшое скопление домов, магазинчиков и лодок, цепляющихся за берег, – так до сих пор и не разделался со своим прошлым; с тем, что совершили его жители двести лет назад. Не смог расстаться со своими призраками. Но прошлое – единственное, что поддерживает это место живым. Без него этот хрупкий город не выжил бы, давно уже сполз в бухту, смытый приливом. Тем не менее он продолжает существовать. Неумолимое искупление будет тянуться еще долго. Но без этого прошлое будет забыто.

Я останавливаюсь перед низким и широким каменным домом, уютно устроившимся на перекрестке парадным входом к морю. Капли дождя падают на мой лоб и плечи. Вывеска над входом гласит: «Добрые печенюшки». Раньше поперек пешеходной дорожки висела растяжка, на которой Аврора жирными черными буквами с завитушками написала: «Парфюмерный магазин сестер Свон». Чем тут только не торговали за прошедшие двести лет. Одно время, в течение примерно пятнадцати лет, здание, к моему ужасу, было заброшено и разваливалось на глазах, прежде чем его восстановили. Поразительно, сколько всего пережил этот дом… Так же, как и мы.

Через стеклянную дверь выходит женщина в резиновых сапогах и шлепает по лужам к красному внедорожнику, держа в руках розовую коробочку. В коробочке, разумеется, крошечные глазированные печенья, предназначенные стереть из ее памяти липкие воспоминания, от которых никак не может отделаться разум.

Я проводила почти каждый день в этом магазине, выдумывая новые ароматы из редких трав и цветов, – мои волосы, пальцы и кожа всегда были наполнены запахами, которые невозможно было смыть. Эфирные масла пропитывали все, с чем соприкасались. Маргарита занималась покупателями, и в этом был ее талант. Аврора отвечала за бухгалтерию: она сводила баланс и подсчитывала прибыль, сидя за маленьким шатким столиком позади прилавка. Ну а я, парфюмер, работала в небольшой комнате без окон, по сути, в кладовке для хранения метел и металлических ведер. Но я любила свое дело. А вечера мы с сестрами проводили в крошечном домике за магазином.

– Лавку теперь не узнать, – говорит голос рядом со мной, и я вздрагиваю. Оливия Грин держит над головой черный зонтик, спасая свои гладкие черные волосы от дождя. Я смотрю сквозь нее на Маргариту и вновь поворачиваюсь к дому.

– Окна все те же.

– Точная копия, – отвечает она. Голос грустный, вопреки обыкновению. – Ничего не сохранилось.

– Совсем как мы.

– То, что живет так долго, не может остаться неизменным.

– Ничто не должно жить так долго, – замечаю я.

– Но вот они мы, – говорит она таким тоном, словно этим следует гордиться.

– Может быть, двухсот лет вполне достаточно.

Она резко выдыхает.

– Ты хочешь отказаться от вечной жизни?

– Зачем нужна такая вечность?