Коварный камень изумруд

— А что — греки? Как начали со времён падения Византии врать, так и до сих пор врут. И остальная Европа за ними поспешает. Ведь Европе тоже выгодно! Вот, возьмите, скажем, Англию. Туда сколько племён ходили, точнее — плавали. Но! Когда плавали? Тогда, когда топор из железа появился или когда уже пила железная появилась. А никак не ранее! С тех пор прошло всего шесть сотен лет. Но никак не две тысячи лет! Некоего Цезаря англы себе присвоили, на всех углах кричат, будто римляне... без штанов на остров Англия до распятия Иисуса Христа плавали! На чём плавали? Пораскиньте своими мудрыми мозгами... На медных щитах? Или на брёвнах? Ведь из брёвен, окромя плота, без пилы да топора ничего и не смастеришь. А бревно из дерева делают, а дерево ещё надобно свалить, от сучьев очистить... Чем? Бронзовой пилой? Можно, конечно, тонких дерев наломать, да плот смастерить. Так на том плоте дальше пруда не уплывёшь. Так-то, ваше превосходительство! Доски нужны даже для простой лодки. А без пилы — доски откуда возьмутся?

— Ну... — Шешковский развалился в кресле, поднял голову к потолку. — Ну, можно взять лесину и топором её, топором! Из одной лесины будет одна доска! Так у нас леса растёт — во! Сколько хочешь можем досок топором настругать!

Тайный советник, начальник тайной и самой злой канцелярии в государстве, провёл ладонью под подбородком, как бы отрезая свою полысевшую голову. Обозначил, что досок будет много!

Пётр Андреевич поставил стакан на стол, обтёр рукавом пот с лица:

— Особая есть приятственность, ваше превосходительство, встретить на просторах России мудрого человека. Именно! Так, как вы говорите, и поступали наши русские предки. Топором строгали доски из лесин. И назывались те лодки...

— Струги! — захохотал Шешковский и вдруг стукнул плетью об стол три раза.

В дверь просунулась разбойничья голова личного секретаря его превосходительства.

— Пушка стрельнула, что — у тебя уши замёрзли? Неси нам с Петром Андреевичем обед. Прямо сюда. Ну, как обычно, щей на мясе, да потом гуся... целиком неси гуся, подлец. Рыбы там жареной подашь, соленья... сам знаешь!

Голова секретаря исчезла.

— Я, ваше превосходительство, только малость рыбы съем. Священный сан на мне, сами понимаете, не могу порушить устава православного...

— Это я понимаю. Но и ты пойми, господин Словцов! Мы с тобой сейчас в таком состоянии, что не в тепле и неге сидим у меня в канцелярии, а как бы состоим на войсковом походе! А наша церковь разрешает и даже велит воинам на походе не соблюдать поста, а есть мясо и потом биться до полной победы, или до последнего воина! Так? Так! Ведь я допроса не отменял и твой допрос веду? Веду! А допрос государственного преступника, это, сообрази сам, это же бой! Великий бой за правду. Так что...

Шешковский не договорил. Секретарь да два помощника вкатили в кабинет стол на колёсах. И стол еле в дверь прошёл из-за немалых размеров. На столе звенели чаши, чашки, бутыли и бутылки. От стола понесло таким разливистым запахом жареного с чесноком мяса и осетровой ухи, что Пётр Андреевич махнул рукой, перекрестился и сказал:

— Ну, в бой так в бой!

* * *

На площади перед дворцом, в канун этого Рождества, не как раньше, в прошлые годы, любой гражданин не толкался. Четыре полка пехоты, да конный полк, да столичная внутренняя стража накрепко огородили площадь от реки Невы до конечных крыльев огромного здания Зимнего дворца. Запускались на площадь только по билетам. Народ, что толпился за рядами хмурых солдат, никого не пускавших на площадь, зло и матерно обзывал обнажённые штыки.

Меж тем на всём пространстве площади уже составили козлы, набросали на них досок. Получились столы, которые заполнялись снедью: караваями хлеба, кусками жареного мяса — свиного, говяжьего, бараньего. Тут же, в больших деревянных тарелках ставили лук, чеснок, мочёную редьку, яблоки, тоже бочковые, мочёные. Мрачные унтера между рядами спешных столов, пилили пустые бочки пополам — на ушаты. Потом на площадь стали выкатывать бочки. Светлые — с водкой, тёмные — с вином. Из-за штыковых рядов при виде тех бочек послышался просто волчий вой. Народ истосковался по дармовой выпивке. А она — вот она, в десяти шагах. Но — за штыками! Унтера выбивали из бочек пробки, разливали водку и вино по ушатам.

Темнело быстро. Раскатали между столами бочки с чёрной смолой, чем корабли смолят, да подожгли.

Императрица Екатерина кивнула секретарю. Тот вышел, распорядился. Тонким ручейком потекла из-под арки дворца на площадь линия особо приглашённых лиц. Тут были купцы, именитые граждане и дворяне из ближних провинций. Вой толпы нарастал. Екатерина подставила плечи, два лакея тотчас набросили императрице шубу из соболей, а на голову, на маленькую тёплую шапочку тут же пристегнули булавками малую корону. Екатерина вышла в проход, что вёл наружу, во внутренний двор. Там её ждала карета без верха, торжественная императорская повозка, сделанная на заказ специально для таких случаев, и ждали шесть дюжих гвардейцев, переодетых в ливрейные костюмы.