Коварный обольститель

– Мне… мне показалось, мадам, он проявляет неизменную вежливость для того, чтобы выказать уважение не всем остальным, а в первую очередь самому себе! – выпалила Феба. – А обращенную к нему лесть он воспринимает… точнее, он не замечает ее, потому что полагает само собой разумеющейся… учитывая его положение и титул. Не знаю, почему меня это так задело. Если бы он считал окружающих недостойными себя, это должно было бы позабавить меня и подобное поведение можно было бы поставить ему в вину. Думаю… больше всего меня возмущает его безразличие, причем настолько, что иногда мне хочется ударить его!

Герцогиня рассмеялась.

– О да, я прекрасно вас понимаю! Скажите мне: ему невозможно угодить?

– О нет, мадам, что вы! – заверила ее Феба. – В компании он всегда исключительно любезен и дружелюбен: ни грана чопорности! Разве что – не знаю, как выразить это ощущение словами, – капельку отчужден. Да, пожалуй, так будет правильно. О, я не хотела огорчать вас! Простите, простите меня!

Улыбка у герцогини получилась вымученной и неловкой.

– Вы не огорчили меня. Но я расстроена тем, что Сильвестр по-прежнему витает в какой-то невероятной дали – там, где всегда очень холодно и одиноко! Однако, думаю, сейчас это уже не так.

– Его брат, мадам? – осмелилась спросить Феба, застенчиво глядя герцогине в лицо.

Ее светлость кивнула.

– Его брат-близнец. По характеру они не были похожи друг на друга, но между ними всегда существовала такая прочная связь, что даже смерть Гарри не смогла разорвать ее. Когда Гарри умер… Сильвестр ушел в себя. Замкнулся. Вы ведь понимаете меня, не так ли? Я в этом уверена, потому что у вас наметанный взгляд на подобные вещи. Так вот, Сильвестр очень сдержан. Он не позволяет никому бередить свои раны, а уж эта… – Миледи оборвала себя на полуслове, на продолжительное время умолкнув. – Словом, он так долго не подпускал никого к себе, что это вошло у него в привычку, и потому у вас и создалось впечатление, будто он держится отчужденно – кстати, вы подобрали очень точное выражение! – Она улыбнулась Фебе и взяла ее за руку. – Что же до его безразличия, дорогая моя, мне эта его черта прекрасно известна – я знакома с ней вот уже много лет, и не только в Сильвестре! Она проистекает, как вы верно подметили, из гордости. И вот этот порок ему передался по наследству! Он присущ всем Рейнам, а уж Сильвестру – в особенности. Он достался ему от рождения, и то, что мой сын в столь юном возрасте унаследовал отцовский титул, отнюдь не уменьшило это. Я всегда считала, что подобное является худшим, что могло с ним случиться, но постоянно утешала себя мыслью – лорд Рейн Уильям, дядя Сильвестра, который был опекуном обоих моих сыновей те два года, что оставались им до обретения совершеннолетия, – быстро подавит любое высокомерие у Сильвестра. Однако, к несчастью, Уильям, во всем остальном – добрейшей души человек, не только очень высокого о себе мнения, но и убежден в том, что глава Дома Рейнов – намного более августейшая персона, нежели глава Дома Ганновера![82] Я очень к нему привязана, однако он из тех, кого вы назвали бы истуканом. По его мнению, например, в нашем обществе все смешалось и слишком многие высокородные вельможи не соблюдают должной дистанции. Он устроил бы Сильвестру жестокий разнос, если бы тот осмелился выказать неуважение последнему из членов его семьи, из тех, кто зависит от него, но я совершенно уверена – именно он и привил моему сыну ту безукоризненную вежливость, которой сам обязан своему титулу: noblesse oblige[83], как говорят. Поэтому, учитывая, что Уильям наставлял его никогда не забывать о собственном высоком положении и что многие смотрели на Сильвестра снизу вверх, как на своего сюзерена и покровителя, то он, боюсь, и обзавелся некоторыми недостойными представлениями, моя дорогая! Скажу вам откровенно: я не думаю, будто он когда-либо избавится от них. Его жена, если он будет любить ее, сможет сделать Сильвестра мягче и терпимее, но изменить его характер целиком ей окажется не под силу.

– Нет, разумеется, нет, мадам. Я вовсе не собираюсь…