Коварный повеса

Коварный повеса

Мэдлин Прескотт уверена — заняв место учительницы в школе для юных леди, она сумеет заставить окружающих забыть о скверной репутации своего отца. Но пока, к несчастью, под угрозой находится репутация самой Мэдлин. Виной всему знаменитый повеса Энтони Долтон, виконт Норкорт, чья задача — ознакомить учениц с мужскими уловками и хитростями, дабы впоследствии они не стали жертвами коварных ловеласов или циничных охотников за приданым. Однако на каждую уловку, которую Энтони раскрывает своим подопечным, у него находится с полдюжины новых, еще более изощренных. И жертвой его коварства предстоит стать именно Мэдлин, пробудившей в опытном соблазнителе пламя страсти и мучительного желания.

Пролог

Чертей, Суррей Октябрь 1803 года

— Ваш отец готов видеть вас, мастер Долтон. — Горничная улыбнулась и отступила в сторону, чтобы пропустить Энтони в кабинет виконта.

Это была красивая горничная — с большой грудью, завораживавшей одиннадцатилетнего Энтони. Когда же она улыбнулась мальчику, в голову ему тотчас пришли мысли, заставившие его густо покраснеть.

Пробормотав слова благодарности, Энтони поспешил войти. Вероятно, тетя Юнис была права. Он действительно самый плохой мальчик во всей Англии. Он постоянно говорил себе, что не должен замечать грудь горничной, — однако все равно на нее таращился. Более того, в последнее время страстное желание увидеть обнаженных женщин стало у него чем–то вроде болезни. Но отец не должен об этом догадаться. Никогда.

Когда отец снял очки, чтобы сурово посмотреть на него, Энтони снова покраснел, словно опасался, что отец каким–то образом прочел его грешные мысли.

— Кажется, ты хочешь что–то обсудить со мной, — сказал отец.

Мальчик судорожно сглотнул. Синие глаза отца были точно такими же, как у него, но когда эти глаза смотрели так, как сейчас, у Энтони перехватывало дыхание.

Расправив плечи, Энтони постарался сделать вид, что нисколько не боится отца.

— Я хочу поехать в Итон, — заявил он.

Взгляд виконта чуть смягчился, и он отложил очки.

— И ты поедешь, мой мальчик, поедешь. Поедешь, когда тебе исполнится двенадцать, — так же как и твой брат.

Еще один год? Ох, он не сможет вынести еще один год жизни с дядей Рандолфом и тетей Юнис в Телфорде. Он предпочел бы этому любую порку в Итоне.

— Я хочу поехать, когда Уоллес вернется на осенний триместр. — Отец молчал, и Энтони поспешно добавил: — Он говорит, что многие из его одноклассников начали учиться в восемь.

— Они, вероятно, неплохо знали латынь, если их приняли в таком возрасте.

— Я тоже знаю, — сказал Энтони. Он терпеть не мог латынь: она была совсем не такой, как математика, которой он мог заниматься даже во сне. В латыни не было совершенно никакого смысла.

Отец чуть приподнял брови.

— А твой дядя говорит, что ты не можешь даже читать Цицерона.

— Потому что Цицерон ужасно скучный — как Уоллес, — пробурчал мальчик себе под нос.

Взгляд отца стал ледяным, и Энтони захотелось выбежать из кабинета. Ну почему он никогда не может сдержаться?

— Прошу прощения, отец, я не хотел сказать, что Уоллес…

— Глупец? Думаю, что хотел. Но я полагаю, некоторая дерзость младшего брата по отношению к старшему вполне ожидаема. Что же касается латыни… К сожалению, знание латыни — необходимое условие, а твой дядя говорит, что ты уже давно ею не занимался.

Конечно, давно не занимался. Было ужасно трудно учить латынь, заучивая одновременно с этим отрывки из «Наставника юношества и учителя добродетели» по заданию тети Юнис.

— Если бы вы только проэкзаменовали меня, то увидели бы, что я знаю латынь очень даже хорошо.

— Мне не нужно экзаменовать тебя. Слова твоего дяди вполне достаточно.

На лбу Энтони выступил пот. Он никогда не избавится от дяди и тети, никогда не избавится от этих Бикемов! После смерти матери отец отправил его «временно» жить к ним, но Энтони прожил там уже три года.

Он научился не плакать по матери, после того как тетя Юнис ударила его за это по лицу, но, похоже, не смог научиться подавлять свои дурные мысли и придерживать язык.

— Если я не могу поехать в Итон, то можно я хотя бы вернусь домой? Если вы будете наблюдать за моей учебой, то вскоре я смогу читать даже самую трудную латынь.

От пронзительного взгляда отца мальчику становилось не по себе, но он старался не показывать этого. Виконт презирал любые проявления слабости.