Коварство без любви

– Вы ничего в театре не смыслите, залезли в кресло и наслаждаетесь властью. С вами у нас нет будущего. Не умеете руководить, отдайте кресло тому, кто справится с этой задачей. Во главе театра должен стоять человек умный, порядочный, любящий искусство. А вы никого не любите, кроме себя. Вам уже много лет, займитесь здоровьем, внуками, телевизор смотрите, как все в вашем возрасте, а нам отдайте театр. Мы из-за вас стали посмешищем всего города! Это неслыханно – в театре, где должны сеять доброе и вечное, убивают. Мы попадем в книгу рекордов Гиннесса... посмертно. Будь я на месте убийцы, я б сначала вас... а он почему-то нас! Мы из страха перед вами допустили хаос. Хаос и родил убийцу!

Да, именно так влепит. И еще про разврат! Про Юлика. Еще скажет: уходите, уходите сами, и немедленно, иначе я подниму такой скандал, мало не покажется.

Но вот потянулись артисты, здоровались, выбирали уединенное место и курили. Или просто стояли. А когда-то было иначе, когда-то до репетиции анекдоты рассказывали, делились впечатлениями о прочитанных пьесах, разбирали спектакли, советовали друг другу, готовили чтецкие программы. Куда это подевалось? Почему на душе так гнусно от вида недавних друзей? И ведь кто-то из них угощает ядом!

По двору прошло оживление. Подсолнух! Наверняка удрал из больницы. Надо же, не лежится ему! Ага, власть боится упустить. Он поздоровался со всеми сиплым голосом, а Клава ниже опустила голову, сосредоточившись на камешке у ноги. Но он окликнул ее по имени, она вздрогнула, виновато поздоровалась и облегченно вздохнула – кажется, Подсолнух не сердится. Впрочем, этот змей никогда не обнаруживает своих истинных чувств, от него теперь лучше держаться подальше. Ай, да все равно отомстит за шланг.

И вдруг – стаккато по асфальту. Так ходит только одна женщина на свете – твердо, вбивая каблуки в асфальт, торопливо, будто опаздывает, угрожающе, словно предупреждает: я иду, расступитесь. Клаве и смотреть в сторону звучащих каблуков не надо, и так знает: Эпоха идет. Екнуло сердце, затрепыхалось, как у птички, которую поймала кошка.

Эра Лукьяновна, буркнув всем: «...сьте», что означает «здрасьте», скрылась в театре. В плохом настроении она всегда здоровается «...сьте», выказывая тем самым пренебрежение. Клава спросила, который час (своих часов давно не имеет), кто-то ответил:

– Без двадцати одиннадцать.

Ну вот, теперь времени не хватит высказать наболевшее и нагоревшее. Придется после сбора труппы... И вдруг Клава поникла головой, едва не разревевшись. Времени не хватит? Дудки! На пылкий монолог в духе Шекспира достаточно трех минут! Так в чем дело? Трусит! Жутко, панически трусит перед Эпохой.

– Да что ж это такое? – бормотала Клава, прикуривая. – Я ни на что не способна? Я уже пустое место? Буду ждать, когда меня убийца прикончит другим способом, а к Эпохе не пойду? Ведь из-за Эпохи и Юлика на нас напал отравитель. Почему ж я ее так боюсь? Почему?

Мимо прошмыгнул – почему-то зигзагообразно – Юлик. Ах, ну да, Юлик боится ботиночки запачкать. Во дворе театра отрыли трубы, собираясь заменить. Все лето и осень зияли ямы, теперь зарыли, передумав менять трубы, а весь двор в грязи. Юлик боится запачкаться, а Клава боится его и Эпохи. Разные страхи!

Затрезвонил звонок, возвестивший о начале сбора. Клава отбросила сигарету, поднялась:

– Ничего, ничего. Сейчас получу заряд. Они мне его сами дадут. Я выступлю при коллективе. А потом в Белый дом... Они меня все узнают. А то Клавка да Клавка... Я вам не собака!

В коридоре театра администраторша напустилась на нее:

– Быстро в зал! До вечера тянуться будете?

Можно терпеть многое. Но есть же и предел.

– Ты кто такая? – рассвирепела Клава, хотя говорила негромко, с высокомерием, а оно не кричит. – Я заслуженная актриса, а ты кто? Ты как разговариваешь со мной? Кто тебе позволил хамить? Пришла с рынка в театр, думаешь, что и в театре рынок?

– Клава, уже начался сбор труппы, – обдала ее холодом администраторша, но, разумеется, слегка растерявшись.

– Я тебе не Клава! – рявкнула та. – Я Овчаренко Клавдия Анатольевна! И впредь прошу обращаться ко мне по имени и отчеству! Тоже мне! Каждая задница думает, что она ответственное лицо!

Клава резко повернулась и пошла в зал, оставив администраторшу в недоумении. Легче не стало, ведь на место ставить надо вовремя.

В зале Клава остановилась. Как всегда, все расселись по отдельности. Атмосфера гнетущая, атмосфера разобщения. Вот когда до Клавы дошло, что разобщение ни с чем не сравнимое зло. Это когда нет надежды на сочувствие, на сопереживание, на помощь или хотя бы на доброе слово. Клаву никто не поддержит, как когда-то не поддерживала она...

Петрович встретил Волгину и Степу в здании, где располагалась лаборатория. Ведя длинными коридорами, прочел целую лекцию: