Коварство без любви

– Не кисни, – сказал Степа. – Может, мы не в ту сторону гребем? Ладно, посмотрим, что нам сегодняшний день принесет. А мы не зря в открытую идем? Явимся на сбор труппы...

– Брось, Степа. Какой смысл делать тайну из того, что давно уже не тайна? Да и отравитель, надеюсь, проявит себя. Это же человек, а человек, видя, что его обкладывают со всех сторон, допускает ошибки.

У входа в театр их ждали два оперативника, присланные на подмогу Волгиной.

8

Юлиан Швец не пристроился возле Эры Лукьяновны лицом к труппе, а сел в первом ряду, что для него представляло некоторые неудобства. Затылком чувствовать настроения – это одно, а ловить из-под очков невысказанные мысли – это абсолютно другое. Но сегодня он оставил Эру наедине с труппой, она заслужила барахтаться, как лягушка в молоке. Что ж, пусть попробует сбить сметану.

Перемещение Юлика – характерный признак, что между ним и директрисой произошла крупная размолвка. Актеры тайком переглядывались, указывали глазами на директора и Юлика. Лицо Эры Лукьяновны тоже несло на себе печать размолвки – в таких случаях кожа приобретала желтушный оттенок, глаза тускнели, углублялись морщины. Когда же они мирились, Эра на глазах менялась: чертовски молодела, сразу сбрасывала лет пятнадцать. Но что любопытно, труппа в моменты размолвок выжидающе и злорадно замирала в надежде, что долгожданное счастье наступило навсегда. Несмотря на лютость помещицы – а во время ссор с Юликом Эра лютовала вовсю, – актеры, ошибочно приписывая причины упадка театра ее альфонсу, надеялись: стоит его убрать, и она переменится. Как сказал перед уходом Гурьев, муж Карины: «Надежды юношей питают, она не станет другой, горбатого могила исправит». И он оказался прав. Однако в благословенные времена ссор Эра спускалась с заоблачных высот, начинала советоваться с некоторыми актерами. Как раз эти ее демократические порывы и дали повод думать, что она другая, а зверюгой делает Эру Юлик. Потом парочка мирилась, жизнь опять входила в прежнее русло.

Обо всем этом думала Клава, сидя в последнем ряду и рассматривая спины коллег.

Эра Лукьяновна встала. Ее маленькие глазки метнули иглы недоброжелательства в каждого члена труппы, кроме Юлика, его она попросту игнорировала. Собственно, о каком доброжелательстве может идти речь, когда в театре происходят убийственные события? Эра Лукьяновна получила по почте подарок. Хорошо, что ее предупредила следователь, не стала даже вскрывать бандероль, боясь бомбы. Кто-то из них, артистов, прислал бандероль, а в ней, без сомнения, смерть. Тут еще новость: снимать ее собираются! Вечером сообщил надежный человек все подробности совещания в Белом доме, на котором обсуждался театральный вопрос. Однажды ее хотели снять, но она мэру заявила, что выбросится из окна, ибо без театра жить не может, он уступил. Сейчас ситуация во много раз хуже, угрозы вряд ли подействуют, но Эра намерена бороться! Она намерена доказать, что, несмотря на передряги, театр функционирует.

– Так, – сказала она. – В связи с известными событиями, в спектаклях следует произвести вводы. Производственный процесс останавливать не будем. В пятницу пойдет «Самоубийца», и этому не помешает даже Третья мировая война.

– У нас актеров не хватит, – подал несмело голос Кандыков Евгений, играющий в этом спектакле главную роль.

– Прыдупрыждаю, – властно произнесла Эра Лукьяновна, – прыдупрыждаю подпольщика, который запасся ядами: играть будете все равно! Я сама выйду на сцену, костюмеров и монтировщиков декораций заставлю учить роли, но спектакль состоится! Даже если вас останется два человека! В лицах пьесу расскажете, но спектакль будет! Времени у вас достаточно...

– Эра Лукьяновна, – подняла руку Люся Сюкина. На ее коленях находилась тетрадка, куда она записывала речь директрисы. – Завтра похороны Ушаковых и Галеева, мы все должны...

– Это меня не касается! – перебила Эра Лукьяновна в запале. – Вы обязаны продолжить работу, а похороны – в нерабочее время!

– Извините! – встал Кандыков, голос его задрожал, алая краска гнева залила лицо. Люся Сюкина быстро принялась строчить в тетради. – Вы что несете?!

– Женя! – взмолилась его жена Катерина. – Сядь!

– Отстань! – огрызнулся он. – Вы, Эра Лукьяновна, хоть иногда думаете, что говорите? Или у вас уже давно маразм в скрытой форме, а мы этого не замечаем?

– Что?!! – побледнела директриса.

– Вас это не касается?!! – понесло Кандыкова. Ему пришлось отмахиваться от назойливой жены. Катерина хватала его за полы пиджака, тем самым заставляя замолчать. – На кой черт вы нам тут нужны, раз вас не касаются погибшие актеры? А что вас касается? Тетя, не пора ли тебе на пенсию?

Вот она – бомба. Во всеуслышание оскорбить Эру Лукьяновну?! Назвать пенсионеркой, попросту старухой! У нее пропал дар речи, только цвет лица менялся: то багровел, то бледнел. А Кандыков тем временем продолжал, обращаясь уже ко всем сидящим в зале: