Коварство, или Тайна дома с мезонином

– Ну что ж, хорошо… – грустно-снисходительно усмехнулся Антон Палыч. – Машину так машину. Вот завтра прямо и начнем, если Тиночка возражать не станет…

Тина нисколько против нового увлечения Мисюсь не возражала. Очень тяжело пережив историю с Ильей Александровичем, она даже обрадовалась такому повороту событий. Тем более видела, как и сам Антон идеей этой неожиданно вдруг увлекся – свояченицу вождению научить. А уж про Мисюсь и говорить было нечего. Совсем будто подменили девчонку – и глаза интересом загорелись, и способности к новому занятию откуда ни возьмись проявились у нее недюжинные. Схватывала все с лету, ученицей была прилежной, чем вызывала к себе особого рода уважение. Потому что не полагалось юным девушкам в те времена баранку крутить. Совсем не женское это было дело. Считалось тогда, что у женщин мозги вовсе не так устроены. Антон Палыч Мисюсь в этом отношении даже похваливал. И удивлялся восторженно, насколько она способной автомобилисткой оказалась. И экзамены водительские с первого захода сдала, будто играючи. И Тина была довольна, что сложились у девчонки наконец с ее мужем хорошие и доверительные отношения…

В общем, и месяца не прошло, как Мисюсь стала гонять по городу на белом Антоновом «Москвиче» самостоятельно. При деле оказалась. Они и успокоились оба. Чем бы, как говорится, наше дитя ни тешилось, лишь бы не плакало. А «дитя» и в самом деле тешилось напропалую. Сначала к ужину стала задерживаться, потом и до позднего вечера где-то пропадать… Они порой с ума сходили, ее ожидая. Правда, Мисюсь их успокаивала, что компанию себе нашла исключительно подходящую, сплошь только приличная «золотая молодежь». Все также за рулем, все из хороших семей, все прилично-дорого одеты…

– Значит, ты у нас теперь золотая? – насмешливо допрашивал ее Антон Павлович.

– А вы что, раньше этого не замечали? – кокетливо парировала Мисюсь. – А зря не замечали! Надо было давно присмотреться!

– Ну-ну… А ты, вообще, в курсе того, что умные люди про «золотых людей» говорят?

– Нет… А что говорят?

– А не все, мол, то золото, что блестит…

– Да ну вас, Антон Палыч! – махала на него беспечно рукой Мисюсь. – Опять вы за старое! Книжки свои, что ль, имеете в виду? Так это кому как! Я вот блестеть предпочитаю, а не бумажной пылью покрываться…

Антон вздыхал только. Надо же, упорная какая девчонка. Гнет свою линию, и все тут. Тиночка вот совсем, совсем не такая…

– Вы будто и не сестры, слушай! Ну ничего общего меж вами нет! Ни одной точки соприкосновения. Бывает же… – поделился он как-то своими наблюдениями с Тиной. – Разные вы, как небо и земля…

Странным отчего-то показался Тине Антонов голос, когда он их с Мисюсь сравнивать начал. Даже и не странным, а чужим каким-то. Будто нотка посторонней какой задумчивости в этом голосе появилась, которой раньше и не было. Антон же тем временем продолжал:

– А знаешь, Тин-Тин, в этой ее жажде хорошей, благополучной жизни что-то есть такое… такое… нам непонятное, в общем. Может, мы и правда с тобой не так живем, Тин-Тин? Может, не так уж и не права эта девочка, когда вступает в отчаянный бой за чисто материальные свои притязания? А? Как думаешь?

– Не знаю, Антон… – задумчиво отвечала ему Тина. – Тут дело вообще не в том, кто прав, кто не прав… Настоящей правды действительно никто не знает! Каждый своим путем идет. Тем путем идет, каким ему идти приятнее…

– Ну вот ты, например, рада была, когда из общежития в этот дом переселилась? Какое у тебя тогда чувство было? Ты радовалась? Или нет? Не помнишь?

– Нет, не помню…

Она улыбнулась ему виновато и лишь плечами пожала – действительно не запомнилась ей сама по себе та радость как таковая. Она тогда к нему, к нему переезжала, а не в его дом с мезонином! Чего это он… Да и вообще, все это благополучное и сытое по всем параметрам замужнее ее существование, как ей казалось, происходило и не с ней будто, а где-то рядом, в параллельном каком пространстве, ничуть не мешая и собой нисколько не искушая. Она даже покупку новых красивых туфель запомнила потому только, что в тот же день, наткнувшись в букинистическом на потрепанный томик Ахматовой, неслась домой как угорелая, чтоб похвастать перед Антоном приобретенной по случаю книжной драгоценностью, и все ноги себе в кровь стерла…

Нет, она старалась, конечно же, изо всех сил старалась выглядеть соответственно своему положению, и наряды хорошие, дорогие у портнихи шила. И он радостно на нее любовался, когда она перед зеркалом в них вертелась. И все равно благополучие это было для нее второстепенным, тут уж ничего она поделать с собой не могла. Главным был Антон, и только Антон. Настоящей, духовной да любовной с мужем близости это тряпочно-сытое благополучие никоим образом вроде и не касалось…

– Нет, Антон. Не помню я никакой такой особенной радости. Ты где угодно мог тогда жить, хоть в самом каком захудалом сарайчике – все равно я бы к тебе переехала. Не понимаю я счастья одной только сытости, хоть убей. Однобокое оно какое-то. Не хочу. Да и ты, я думаю, тоже…