Коварство, или Тайна дома с мезонином

Отец ей на это ничего и никогда не отвечал. Просто разворачивался и молча уходил в свою библиотеку. Мама всхлипывала в его удаляющуюся спину громко-истерически и выскакивала из дома, хлопнув дверью, а потом кружила и кружила по одним и тем же улицам на белом «Москвиче», и она, маленькая Оленька, сидела на заднем сиденье, как тихая перепуганная мышка. Очень ей было жалко маму. Отчего она плачет, она не понимала, конечно. И кому отец «не нужен» был, мама тоже ей не рассказывала. Но все равно было жалко. Так кружили они порой до самой темноты, и становилось совсем уже холодно, и нельзя было маме сказать, что она замерзла. Потому что как, как ей скажешь? Она же так плачет… Остановится где-нибудь в темном переулке, уронит голову на руль и трясется вся… Или того хуже – вцепится зубами в кулак и плачет тихо так и отрывисто, пищит будто. Ольга пробовала и сама потом с кулаком в зубах плакать – и правда писк получается. Так, она помнит, потом и засыпала в машине под мамин этот плач. А просыпалась уже утром, в своей постели, и снова солнце светило в окно, и мама звала завтракать – все как обычно…

А когда Никитка родился, все как-то в лучшую сторону уже образовалось, Ольга это сразу детским своим чутьем поняла. И мама повеселела, и отец все чаще стал выходить из своего библиотечного добровольного затворничества, и гости стали в доме собираться… В основном это были отцовские знакомые, конечно. Умные всякие дядьки-тетьки университетские. А мама так суетилась, так старалась пирогов напечь к их приходу! И улыбалась всем, и в глаза искательно заглядывала, словно ответной дружбы прося… Но гости лишь честно-старательно заедали маминой стряпней умные свои разговоры да улыбались ей в ответ снисходительно. А дружить особо с мамой никто не дружил. Потом гости уходили, отец поднимался в свой мезонин-библиотеку, а мама оставалась одна с горой немытой посуды да с грустным лицом к ней в придачу…

И в тот памятный злополучный день все было как обычно. Так же началось утро с доносящихся с кухни вкусных съестных запахов, так же проскрипела лестница под шагами отца, ставшими такими тяжелыми к возрасту. И так же после завтрака они все разбежались по своим делам: Никитка в школу, Ольга в свой политехнический, отец – в университет, лекции классически литературные студентам читать. И вернулись домой только вечером, к ужину. Поначалу никто и не удивился, что мамы дома нет. Мало ли. Застряла, может, в пробке какой. Она любила в последнее время обкатывать новую свою «девятку», тряслась над ней, как над ребенком… Вот и дотряслась. Вместо того чтоб себя спасти, в первую очередь о машине подумала. Не захотела внешний ее лаково-красный вид портить, съехала на обочину, давая дорогу мчащейся ей навстречу бесшабашной фуре. Ну прошлась бы та фура слегка по лаково-красному девяточному боку, подумаешь… А так – настоящая беда из всего этого вытекла. Каким-то образом перевернулась машина очень уж неудачно, переломав мамины позвонки аж в двух местах. Так и не дождались они ее в тот вечер домой. Потом, ночью уже, искать везде стали. По моргам да по больницам, как в таких случаях и полагается. К утру только и нашли. В больнице, в реанимации…