У метро я прогулялась туда-сюда в тщетных попытках дозвониться до Матвея. Потом вспомнила, что его увезли на «скорой», а одежда должна была остаться в раздевалке. Кто ее заберет? Приезжал ли папа? Вообще, был ли он на матче? Потоптавшись на холоде, я все-таки решила, что надо проверить. Вдруг никто не подумает о вещах? Хотя вот мои бы шмотки Лариска обязательно бы забрала. Ярик! Ну ты идиотка, каких мало! Да Мотьку же сразу в больницу забрали, а телефон должен в шкафчике остаться. И вот что ты названиваешь, спрашивается? Я почесала затылок. Но если вещи забрали, то на звонки должны были ответить? Ведь логично? И я почти бегом поскакала обратно к спорткомплексу. Надо забрать его вещи и телефон. Мотька мне не простит такого ротозейства. Отвезу их ему домой, а потом доеду до больницы под предлогом, что надо передать телефон. Надо узнать, как он. Вдруг ему что-то надо, а я тут грязь сапогами пинаю. И надо будет попросить у родителей какой-нибудь запасной одежды. Он же в форме, ему же неудобно…
У служебного входа я наткнулась на уже знакомый автомобиль и не менее знакомый силуэт мужчины с внушительного размера сумкой. Он что-то обсуждал с тренером и еще двумя мужчинами. Говорили они громко и по большей мере не сильно культурно. Отец Матвея возмущался, почему виновник происшествия отделался таким мягким наказанием — отстранением на четыре игры. Мужчины ему объясняли, что подадут апелляцию, будут куда-то там жаловаться. Я стояла невдалеке и, что называется, «грела уши», иными словами злостно подслушивала, пытаясь понять, как же там все-таки Матвей. Но о Матвее они как раз не говорили. Все больше о Гордееве.
Когда они наконец-то разошлись, я не слишком решительно начала намекать отцу Матвея, что хотела бы с ним пообщаться. Он видел меня, но то ли знаков моих не понимал, то ли одно из двух. Пришлось стать наглой и идти без всяких там намеков.
— Здравствуйте, вы меня помните?
Мужчина глянул на меня сверху вниз взглядом Цезаря, отчего я испытала страстное желание упасть ему в ноги и начать умолять не бросать меня в терновый куст. Он отвернулся, ничего не ответив. Я подошла ближе и спросила погромче — вдруг он не расслышал:
— Я хотела спросить, как Матвей. Вы уже были у него в больнице?
— Нормально. Сегодня там переночует, завтра домой поедет, — все-таки соизволили мне сообщить царственным тоном.
«Слушайте, я не узнаю вас в гриме. Кто вы такой? Сергей Бондарчук?» Я кое-как собрала улыбку в кучку и засунула ее подальше. Место не подходящее.
— А в какой он больнице? Может, мне съездить, передать что-нибудь?
— Все в порядке, ты не слышала, что ли? — сорвался он на крик.
— Простите, — попятилась я прочь. — Понимаю. У нас у всех был тяжелый день.
Он не ответил. Сел в машину и громко хлопнул дверью. Я отошла в сторону, чтобы не мешать ему разворачиваться. Автомобиль сыто заурчал. Я пошла прочь. Ну и ладно. Завтра позвоню. Завтра Мотя уже будет с телефоном. К тому же, если он вменяемо разговаривал после травмы, значит, не все так плохо, как может казаться. Надо дожить до завтра. А там уже…
Около меня остановился автомобиль. Стекло опустилось.
— Садись, — приказал мужчина.
С чего бы это вдруг? Я и с места не двинусь.
— Садись, я тебе сказал, — раздраженно прикрикнул он.
И я, быстро обогнув тачку, открыла дверь. На переднем сиденье валялся какой-то пакет из спортивного магазина. Он небрежно скинул его на пол. Что-то звякнуло железное. Я села так, чтобы не касаться пакета ногами, — не хотелось бы его заляпать своими грязными копытами.
— Ты давно с Мотькой? — сурово спросил он.
— Иногда мне кажется, что целую вечность, — уклончиво отозвалась я, не сильно понимая, зачем ему это знать.
Он стрельнул в мою сторону глазами. Я попробовала вежливо улыбнуться.
— Кто такая? Откуда?
— Ярослава. Из Москвы.
— Где учишься? Сколько лет?
— А зачем вам?
— За забором. Я задаю вопросы, ты отвечаешь.
— Мы на допросе? — ехидно хмыкнула я.
Он резко притормозил, и я по инерции дернулась вперед, едва не ударившись головой о панель.
— Я задаю вопросы, — жестко произнес он. — Ты отвечаешь.
— А почему я должна вам на них отвечать? — не сдавалась я, схватившись для надежности за ручку над окном.
— Потому что я должен знать, кто ошивается около моего сына.
— Я не ошиваюсь около него, — почему-то стало очень обидно.
— Оно и видно, — хмыкнул мужик.
— Я не ошиваюсь, — твердо заявила я, дергая за ручку, чтобы выйти. Пимпочки на дверях щелкнули, заблокировав выход. Я с ненавистью посмотрела на Ветрова-старшего. — Только троньте, — зашипела разгневанной гадюкой.
Он рассмеялся.
— Где живешь? — спросил мягко.
— Вам какое дело?
— Подвезу тебя до дома.
— Улица Дружбы. За МГУ.
— Район хороший. Уже приятно. Мама не волнуется, что ты на хоккей ходишь? Все-таки тут мужиков много, обидеть могут.
— Нет, она знает, что я могу за себя постоять. Он громко и неприятно захохотал. Я отвернулась к окну. Какой же мерзкий тип.
— Вы только с матерью живете?
— Нет, с братьями и папой.
— С братьями? Надо же! Их у тебя много?
— Трое.
— То есть ты из много деток?
— А какое это имеет значение?