– Мерзавец! – заорала Ирина, вскочив. Оба адвоката не понимали по-русски и только следили за экс-мадам Окиянин со все возрастающим ужасом. – Сволочь! Кого ты там нашел себе на своем симпозиуме?! На кого меня променял? Разлюбил на раз-два?!
Окиянин посмотрел на нее удивленно, и этот удивленный взгляд был сродни удару, она покачнулась.
– Ты… ты… – Ирина начала задыхаться, – ты никогда меня и не любил! Поэтому и свадьбу не справляли, да? – застарелые обиды клокотали и подтверждали единственную, уже озвученную правду. – И цветов даже не принес, предложение сделал через две недели после знакомства! Зачем я нужна тебе была?! Зачем?!
Уже удаляясь по коридору, в голове Яра все звучало это последнее «зачем?!». И правда, зачем? – подумалось ему. Аргументация шестилетней давности уже стерлась из памяти.
Он вылетел в Петербург уже на следующий день. Погода была серенькой – ноябрь – гнуснейшее питерское время, но у Окиянина было неистребимо хорошее настроение. Он провел тихий вечер с мамой, не рассказав ей о разводе, но решая про себя вопрос: позвонить или организовать «случайную встречу». Решил – будет организовывать «случайную встречу» – уж очень не хотелось упускать Варино лицо в тот момент, когда она поймет, что он – рядом, после семи лет полного отсутствия в ее жизни.
Она вышла из дома в восемь и пошла к метро. Яр умудрился зайти в тот же вагон и смотрел на ее хрупкую шею – теперь она носила хвост – со щемящей нежностью. Ему хотелось тут же, пока она склонилась над какой-то книжкой, поцеловать ее в затылок. Но Яр боялся ее испугать. На этот раз, думал он, он не даст ей сорваться с крючка. Яр чувствовал – все получится, только не надо торопиться. Уверенными, но мягкими шагами – только так. Варя вышла на Маяковской – и это было «знаком» – он любил эту станцию метро, любил за эстетику, за место на Невском, на которую та выходила: в центре, но чуть в стороне от проторенных туристами троп. Сейчас – сказал он себе. И подождал, пока она отойдет подальше. Случайная встреча и есть случайная встреча.
– Варя! – крикнул он, когда она уже почти затерялась в толпе. Она обернулась, охнула, прижала руки к округлившемуся рту и пошла к нему быстрым шагом, а он – к ней. Вцепившись в рукава его модного, три четверти, тонкого пальто (покупая, он уже думал об их будущей встрече), повторяла:
– Боже мой, Оушен, боже мой, – так и не отпуская рукава и смеясь. – Неужто ты?!
Яр тоже смеялся – это был момент такой чистой радости – и впитывал глазом все изменения: тонкие морщинки, появившиеся в уголках глаз, когда она смеялась, слегка изменившийся цвет волос – чуть с рыжиной…
– Ты же не живешь уже здесь сто лет как!
Он только помотал головой, продолжая ласкать ее взглядом, принимая – разом – все семь лет, которые они не виделись.
– Ты стал ужасно модный – впрочем, ты всегда был франтом. Где ты сейчас живешь?
– В Германии, – Окиянин снял руки с рукавов пальто и сжал в своих. Почему это казалось ему раньше таким сложным?
– Ну, конечно. Я даже как-то нашла случайно твою статью в каком-то вашем заумном журнале, – она опять рассмеялась. – Попыталась прочесть – ничего не поняла, ясное дело.
Его окатила волна нежности – она помнила о нем, искала его имя в журналах, даже попыталась читать то нечитабельное, что он писал. Ах, любовь моя! – пело впервые за семь лет его сердце, – если бы я знал, я бы признавался тебе в любви на каждой странице, я бы прятал одним нам понятные знаки в каждом абзаце…
– Если бы я знал, что ты так интересуешься моим творчеством, я добавил бы предисловие на доступном языке, – сказал он вслух.
– Ты надолго? – вдруг спросила она, и он почувствовал, как чуть напряглись ее пальцы. В душе играли струнные.
– На три дня, – ответил он.
– А… Так мало… – дрогнули ее губы. – И, наверное, весь расписан?
Он улыбнулся ей счастливо – она так ничего и не поняла! И хорошо. Три дня зададут их отношениям ритм, за три дня невозможно ничего испортить… А если у них все получится в три дня, то он подарит им еще один… и еще один…
– Нет, я готов посвятить старой подруге ветреной юности кучу свободного времени…
Варя запрокинула беспечно голову, встряхнув кудрями: Яр обожал этот жест.
– Я сейчас же возьму отгул на три дня, – заявила она.
В первый день они без конца бродили по центру, заходили пить кофе, засиживались за стаканом вина, ели грузинскую-русскую кухню, и Варя рассказывала ему о своей работе: она устроилась переводчиком и – с португальским (редкость редкостная!). И, боже ж мой, какой кайф быть среди НОРМАЛЬНЫХ людей, ведь эти мормоны… В общем, она никогда не думала, что на свете так много идиотов! Только там она поняла, что раньше была окружена умными и высокообразованными «человеками», принимаемыми ею как данность: с их культурой речи, поведения за столом… Как ей не хватало их разговоров с Яром, их регулярных выходов в театр, на концерт, на выставку, на модное европейское кино… Конечно, она много читала (в том числе кучу муры, за которую ей стыдно перед Оушеном!), но этого было недостаточно! У Каравая была его работа, а у нее была только Аглаша…