Что же теперь делать? – эта мысль была тяжелой, как валун. Она ворочалась в голове, не давая сосредоточиться. Согласиться на то, что ему уже дано? На дни, которые можно прожить рядом, на возможность дотронуться рукой или губами, на тепло ее плеча под одеялом, на ее стон, когда он догоняет ее в их ночной скачке? Это было так много. И совершенно недостаточно. Ведь он всегда охотился за ее сердцем и только сейчас понял, что охота эта бессмысленна. Она никогда не будет любить его, как Каравая. И если Варя окажется рядом, это НИКОГДА будет еще мучительнее, невозможнее пережить. Он опять проиграл. Бедный глупый Окиянин. Что же теперь? Его будущее уже было полностью настроено на Варю, существовало только в ее, Варином, в нем присутствии: он развелся, и уже подал документы в научный институт в Париже (Варя хотела там жить и там же воспитывать Аглаю на прекрасном). Что у него останется от бессмысленного его существования? Как он будет себя снова строить? Возвращаться в Германию? Ехать без Вари и Аглаи в ненужный Париж? Аглая! Его принчипесса, глядящая на него с трогательной прямотой. С трогательным восторгом. С доверием: он ведь так много наобещал ей по поводу их будущей жизни! И сказал, что всегда держит обещания. Яр вдруг содрогнулся от приступа ненависти к Ним. К Ней, топтавшей его любовь столько лет, так ничего и не понявшей, не оценившей… И мысль, яркая, как разряд электричества, осветила те самые обломки, оставшиеся после крушения. Он не отдаст им Аглаю! Они все уже у него отняли – его любовь, его жизнь, которая могла бы быть нормальной, а стала бесконечной тоской и ощущением собственной ненужности! А Аглая – Аглая теперь его дочь, а не Каравая! Аглая полюбит его, как не смогла полюбить ее мать! Они будут жить вместе, он даст ей лучшее образование из возможных, у нее будут лучшие игрушки и каникулы у синего океана. И главное, у нее будет его любовь. А у него – ее. Окиянин просидел еще несколько часов перед окном, продолжая отражать неподвижным лицом свет фонарей и проезжающих машин. В шесть часов утра он встал с кресла и вернулся в номер, лег рядом со спящей Варей. Решение было принято. Ему стало легче.
После завтрака он пошел просмотреть свои мэйлы и сделать два звонка.
Звонок первый был в Германию – молодому коллеге с пустяковой просьбой: где-то в верхнем ящике его рабочего стола, среди прочих визиток должна лежать одна с фамилией Джонсон. Коллега нашел визитку и задиктовал телефон.
– Выброси ее, – попросил Яр, записав номер. – Она мне больше не понадобится, пусть не валяется зря.
– Ок, – сказал коллега, и Яру даже показалось, что он услышал легкий шелест кусочка картона, падающего в корзину для бумаг.
Второй звонок был в Штаты и длился немногим больше.
– Это Окиянин, – представился он и после паузы добавил: – Я согласен. Но у меня есть одно условие. Я приеду с дочерью. Ее мать может начать ее разыскивать. Мне нужно, чтобы меня никто не смог найти.
– У вас есть документы на ребенка? – спросил спокойно Джонсон. Если он и был удивлен, то ничем своего удивления не выдал.
– Да.
– В таком случае я не вижу проблем. Я гарантирую вам, что без вашего желания вас не побеспокоят.
– Хорошо. Я приеду через пару дней, о рейсе сообщу дополнительно. Пожалуйста, организуйте две визы в консульстве: одну на мое имя, вторую на имя Аглаи Окиянин.
– Не волнуйтесь. Кроме виз, вас будут ждать еще и билеты. Мы обо всем позаботимся.
– Спасибо. – Голос Яра был сух, но уже менее напряжен.
– Будем с нетерпением ждать вас, господин Окиянин, – на том конце провода положили трубку.
Яр вошел во внутренний дворик, где проживающие принимали завтрак, и сразу увидел Варю, сидящую за чашкой утреннего кофе в белом тонком свитере и новых джинсах. Сердце у Окиянина болезненно сжалось. Ты видишь ее последний день, сказал он себе. А вслух произнес:
– Любимая, неприятности на работе с переоформлением. Мне нужно будет лететь в Германию и, возможно, в Питер.
Варя посмотрела на него поверх темных очков:
– Мы возвращаемся?
– Нет, – Окиянин заставил себя улыбнуться. – Я поеду утрясать дела, а ты пока погуляешь два дня по Лиссабону одна. А потом ты или прилетишь в Петербург, или – напрямую в Париж, куда мы подъедем с Аглашей. Как тебе мой план?
– Буду без тебя скучать, – улыбнулась она и взяла его за руку. – Но план «про Париж» мне очень симпатичен.
Окиянин смотрел на нее долго и думал, сможет ли когда-нибудь заменить это безумно любимое лицо на другое: когда вырастет Аглая. Как с фотошопом – наложится новый овал, чуть-чуть ретуши…
– Ты так странно на меня смотришь, – она нахмурилась. – Все в порядке?
– Все хорошо. – Он поднес ее ладонь к губам. – Я просто не хочу с тобой расставаться.
– Это же только на два-три дня.
– Да, на два-три дня, – повторил он эхом.
Яр уговорил ее не провожать его в аэропорт.