Ковбои и индейцы

— Вы правда встречались с ее отцом? — спросил Эдди.

— Да, — подтвердил мистер Патель. — Конечно, в прошлом у них с Марион были кой-какие трения, печально, но факт, однако ж в принципе он человек хороший, и сейчас отношения у них налаживаются. Оба стараются понять друг друга. Марион живет на той же улице, и скоро у нее будет ребенок.

Ноги у Эдди стали вдруг как ватные.

— До чего же красивая страна, Эдди. Я никогда в жизни не видел таких закатов. Никогда. А эти величественные горы…

На Эдди накатила дурнота. Он оперся о стойку растопыренными пальцами, стараясь удержаться на ногах.

Мистер Патель перестал рассказывать о низеньких каменных стенках, об уютных домиках, о глубоких синих озерах и об огромном дружелюбии простых людей. Он заметил, что Эдди неважно выглядит, и предложил ему выпить. Эдди не мог вымолвить ни слова. Одним глотком осушил стакан — виски обожгло горло, из глаз брызнули слезы. Мистер Патель вызвался спеть ирландскую песню, чтобы взбодрить его, и затянул, дирижируя сам себе:

Любовь и портер старость приближают,
Любовь и виски к седине приводят,
Люби, коль исцеленье не приходит,
А я в Америку сейчас же уезжаю[67].

Мистер Патель умолк, прекрасные глаза подернулись мечтательностью.

— Красивая страна, — вздохнул он, печально качая головой, — и так жаль… История. До чего же все печально.

Тишину вновь разорвал телефонный звонок.

— Вы не согласны, Эдди? Вам не кажется, что это очень печально? Все, что там происходит?

— О чем вы? — с трудом выдавил Эдди.

— Ну, обо всем, что вы причиняете друг другу, — пояснил мистер Патель.

— Ах, вот вы о чем.

Да, сказал Эдди, это вправду очень печально, но мистер Патель уже снял телефонную трубку и потому пропустил слова Эдди мимо ушей. Потом с удивленным выражением лица протянул трубку Эдди.

— Эдди Вираго! — послышалось сквозь треск помех. — Я уже который месяц пытаюсь связаться с тобой, старый хитрый пес! Это Киеран Кейси… По поводу студенческого займа. Мне придется завести на тебя дело, Эдди, хе-хе-хе! Будь осторожен, Эдди, иначе я выйду на тропу войны и сниму с твоей башки скальп вместе с этим петушьим гребнем!

Когда мать открыла Эдди дверь, в первую минуту он ее не узнал.

На ней были модные джинсы «Ливайз» и теплая белая кофта с черно-белой аппликацией — фигуркой ковбоя. Волосы были изящно подстрижены и выкрашены в непривычный золотисто-рыжий цвет, отчего она казалась моложе и красивее, чем запомнилось Эдди (если ирландцу пристало говорить так о матери). С виду этакая певица кантри из Теннесси, а не бывшая жена дублинского банковского служащего. Судя по всему, она тоже удивилась, увидев Эдди, и в первые мгновения не могла произнести ни слова, поскольку, открывая дверь, что-то жевала, — только широко распахнула глаза и радостно всплеснула руками. А едва Эдди переступил порог, она расплакалась.

— Дай мне на тебя посмотреть, — сквозь слезы твердила она.

Прихожая маленького домика была чистенькая и белая, вдоль лестницы на серой стене висели прямоугольнички акварелей. Из кухни наплывал запах теплого хлеба и чеснока. Мать обняла Эдди, и он тоже заплакал, крепко обнял ее и отпустил, только когда в прихожую неторопливо вышел широкоплечий здоровяк. На лице у него читалось обеспокоенное любопытство. Эддина мать босиком на полу, выложенном мелкой черно-белой плиткой; ногти у нее на ногах розовели светлым лаком.

— Реймонд, — сказала она, не глядя на вошедшего, — это мой сын Эдди.

Здоровяку Реймонду было лет шестьдесят, а то и чуть больше, загорелое лицо, крепкая мускулатура, счастливая улыбка. Судя по выговору, коренной лондонец. Напомаженная серебристая шевелюра зачесана назад. На нем была зеленая клетчатая рубашка без воротника и вельветовые брюки, живот свешивался поверх ремня. Он напоминал строительного рабочего или, к примеру, водопроводчика, но не был ни тем, ни другим. Он занимался джакузи. По крайней мере, так он сказал, когда мать Эдди попросила его рассказать что-нибудь о себе. Реймонд вытер руки о штаны, потом крепко пожал Эдди руку и долго ее не отпускал. Он пришел из сарая, где колол дрова, и от него сладко пахло древесными щепками. Он угостил Эдди жвачкой. Даже пальцы у него поросли волосами. Эдди улыбнулся.

— Значит, джакузи занимаетесь? — спросил он.

— Верно. — Реймонд рассмеялся. — Все анекдоты на эту тему я уже слышал, и, если вы посмеетесь надо мной, Эдди, я не обижусь.

Эдди снова улыбнулся.

— Вы прямо копия своей матери, — сказал Реймонд. От улыбки его красное лицо собиралось в морщинки. Говорил он мягко и вежливо. — Мы так рады, что вы приехали, правда, Мэй?

— Нет, — сказала она. — Он весь в отца. Когда открыла дверь, я было подумала, что это он, честное слово.

Реймонд посмотрел на Эдди так, словно знал, как выглядит Фрэнк.

— Правда? — Он опять улыбнулся. — В самом деле? Вот забавно!

Над крышей дома пролетел самолет. Пол задрожал, стекла в окнах задребезжали. На улице в притворном ужасе завопили дети.