Ковбой Мальборо, или Девушки 80-х

Они подошли, он снова всех перекрестил, дыша морозным мартовским паром.

– Ну вы… приезжайте. И, конечно, найдите в Москве батюшку, это обязательно. Понимаете, обычно ведь люди готовятся, постятся, читают книги, изучают, так сказать, историю вопроса. У нас с вами это… несколько по-другому получилось. Немного вдруг. Но… раз такое дело.

– Спасибо! – тихо сказала Нюша.

– Я никогда вас не забуду, отец! – сказала мама.

И тут покраснел он.

– Ну что вы, что вы…

– А ты тоже приходи, дочь… – строго обратился он к Оле. – Не забывай. Теперь на тебе духовный долг.

Еще раз перекрестив их всех, он закрыл за собой тяжелую дверь. И они оказались на улице.

– Ну что, ты теперь другой человек? – спросила ее мама в поезде. И улыбнулась. Она не ждала ответа.

Позднее, когда я познакомился и подружился с Нюшей Линдер, она рассказала мне еще один случай из своей жизни. Это у нас будет ну что-то вроде эпилога, что ли.

– Понимаешь, – сказала она, – несколько долгих лет я жила как в тумане, было очень тяжело, ну потому что я просто не знала, а что же теперь я должна делать, да, я читала Библию, но священника по-прежнему не было, ни исповеди, ни причастия. И вот меня очень мучила эта мысль о грехе, понимаешь?

Я кивнул.

– Вот был такой случай. Мы с Петей, это был мой мальчик, поехали куда-то, на какую-то встречу, с каким-то преподавателем, и я почему-то должна была ехать вместе с ним, и на обратном пути мы попали под страшный ливень, я вымокла до нитки, и вот мы зашли к нему, в родительскую квартиру, в Новых Черемушках, родители были на даче, я все с себя сняла, надела какой-то чужой халат и стала гладить платье, чтобы оно скорей высохло. И тут раздается поворот ключа в двери! Они приехали!

А я в халате его мамы…

Ты не представляешь, конечно, все было очень мило, меня поили чаем, успокаивали, но я все никак не могла остановиться, я рыдала, рыдала, я не могла остановиться, мне было так обидно, ведь ничего не было, понимаешь, вообще ничего, но был грех, я постоянно думала, что живу во грехе, что это страшнее всего, что я крещеная, а живу без исповеди и без причастия, во грехе… И вроде все было хорошо, но я никак не могла избавиться от этой мысли. И тогда…

Нюша курила и смотрела на меня.

– Да ладно, что ты… – сказал тогда я, боясь, что она и сейчас заплачет.

– Да… – сказала она. – И тогда я пошла в первую попавшуюся церковь. Просто шла по улице и зашла. Вот так было. Вот так. А потом я вышла замуж, пошли дети, и я воцерковилась. Да.

…Мы в тот день попрощались, она пошла к себе домой, а я к себе. Нюша шла по улице спокойно, чуть семеня, и смотрела себе под ноги. Сколько я ее помнил, она всегда носила эту иссиня-черную челку, нависающую над прозрачными серыми глазами.

А я смотрел вслед ей и думал про то, что Бог есть. Вот тот самый, который тогда на даче. Во всех других я почему-то не верю.

Груша с Центрального рынка

Однажды, когда я в какой-то очередной раз предложил Ире «просто погулять по центру», она вдруг попросила меня прийти к Центральному статическому управлению СССР.

– А это где? – очень удивился я.

Она объяснила.

– А зачем мы туда идем? Что-то будем считать?

– Там есть одно место. Я просто хочу тебе его показать, – уклончиво сказала Ира.

О том, что это здание проектировал великий скульптор Корбюзье, она мне рассказала уже на месте. Мне хотелось спросить, кто это, но я не стал.

Как-то сразу поразил сад.

Да-да, во дворе Центрального статистического управления СССР, этого фанатично-прямоугольного здания постройки 30-х годов ХХ века, с облицовкой сиренево-фиолетового оттенка, тогда еще простодушно цвели белые низкие яблони. Акация, вишня, жасмин, то есть чубушник, стелящиеся папоротники, ну и прочие растения.

Их было так много, что я просто ахнул и сел в аккуратно подстриженную траву возле металлического забора.

Она тоже села и медленно достала термос.

Нас сразу стало не видно с улицы.

– Ничего себе, – только и посмел сказать я.

Она молча улыбалась.

– Иногда мы с ребятами здесь пьем вино, – скромно сказала Ира.

Я понял, что речь идет о скейтбордистах. Героических людях, постоянно ломающих себе то руку, то ногу.

Авессаломова Ирина, 22 года, маленькая блондинка с пухлыми щеками и слишком узкими бедрами. По-моему, никогда я не видел ее в юбке. Хотя нет, одно время была у нее какая-то такая длинная, до пят почти, скрывавшая ноги и болтавшаяся кое-как, похожая на рабочую одежду, она носила ее с кедами и белыми носками.

Еще у нее было серьезное увлечение – Ира каталась на скейтборде.

Доски в Москве еще только появились. «Фирменные» стоили каких-то немереных денег: девяносто рублей, сто, сто пятьдесят. Многие поэтому делали самодельные. Такие самокаты без ручки.

Но все говорили – скейтборд. Или просто – скейт.

Ире дали в редакции такое задание – написать о новом увлечении молодежи.

Она пошла, добыла старую доску (фирменную, но б/у) и стала проводить с этой «молодежью» целые вечера напролет.