Ковбой

Он не был им представлен – и наверняка никогда не будет – но политес следовало соблюдать. Дамы удостоили его едва заметным церемонным наклонением головы и величаво последовали дальше. Бестужев уже освоился здесь настолько, что знал: это хозяйка огромной каменной усадьбы на близлежащем холме и ее юная племянница. Когда-то это было семейство самых старых родов и богатейших помещиков в округе – но после гражданских междоусобиц потомки прежнего владельца сохранили лишь сдававшийся в аренду жалкий клочок земли, по-русски говоря, перебивались с хлеба на квас, однако сохранили нешуточное величие и чопорность, в точности как иные российские разорившиеся помещики. Чем больше он присматривался и мотал на ус, тем чаще думал, что Американский Юг, если разобраться, во многом чертовски похож на Россию, чего о северных городах никак не скажешь…

Прошла навстречу вереница негров – обтрепанных, босых, в плетеных из соломы шляпах, с чем-то наподобие мотыг на плечах. Вот их-то Бестужев и взглядом не удостоил – не полагалось белому джентльмену без нужды обращать внимание на этакую мелочь, деталь пейзажа… Даже прежнее любопытство испарилось: за четыре дня он видел столько чернокожих разнообразного возраста и обоего пола, что интерес пропал напрочь.

Следующее строение, мимо которого лежал его путь – еще один одряхлевший остаток былого блеска и процветания, большой кирпичный особняк с фронтоном, каменной балюстрадой веранды и высокой крышей, в нескольких местах прохудившейся. Над крыльцом лениво повис в полном безветрии совершенно иной, нежели те, к которым Бестужев приобвыкся в Нью-Йорке, флаг – алый, где белые звезды располагались на синем Андреевском кресте, флаг Южной Конфедерации. К официальному американскому штандарту многие в этих местах относились, как бы поделикатнее выразиться, без всякого восторга…

Придержав гнедка, он снял шляпу и раскланялся с неподдельным уважением. Высокий худой старик с седыми усами и совершенно прямой, несмотря на то, что ему пошел восьмой десяток, спиной, церемонно кивнул в ответ.

– Здравствуйте, полковник, – сказал Бестужев.

– Здравствуйте, юный представитель прогресса, – отозвался старик с легкой иронией.

Одет он был в серый мундирный сюртук с поперечными погонами, кавалерийские бриджи и сверкавшие, как зеркало, высокие сапоги со шпорами. На боку присутствовала длинная кавалерийская сабля, а с другой стороны висела закрытая револьверная кобура. И сабля была самая настоящая, и в кобуре покоился заряженный на все гнезда револьвер. Полковник де Вилламбур, как обычно, пребывал на посту. Более сорока лет минуло с тех пор, как капитулировала армия Южной Конфедерации, где почтенный джентльмен командовал бригадой, но, по американским обычаям, отставного офицера полагалось до самой смерти именовать тем чином, какой он носил, выходя в отставку.

Лицо у полковника было худое, ястребиное, не носившее ни малейших следов старческой расслабленности. Легонько пристукнув саблей по каменному полу веранды, он поинтересовался крайне серьезно:

– Как там насчет северных шпиков? Не замаячили поблизости?

– Я ни единого не видел, полковник, – с той же серьезностью ответствовал Бестужев и, понукая коня, поехал дальше.

Полковник де Вилламбур, местная достопримечательность (как подозревал Бестужев, из-за полного и совершеннейшего отсутствия других), во всем прочем, как Бестужев убедился, сохранял ясный ум и здравый рассудок. Пунктик у него имелся один-единственный: вот уже несколько лет полковник всерьез верил, что по его душу однажды нагрянут нежданно-негаданно коварные северные агенты с самыми злодейскими замыслами, вплоть до самоубийственных – и по нескольку часов в день бдительно держал стражу, чтобы, боже упаси, не оказаться застигнутым врасплох… Как Бестужеву случайно стало известно, в свое время кавалеристы полковника захватили целый взвод северян, всласть мародерствовавших в занятой ими южной усадьбе: разлетаются вдребезги стекла и мебель, столовое серебро и все мало-мальски ценное перекочевывает в заплечные мешки, из амбара доносится отчаянный женский визг… Не особенно и колеблясь, полковник приказал своим молодцам повесить всю эту шайку быстренько и повыше – что те с охотой исполнили. Ну, а многие десятилетия спустя полковник решил, что ему непременно припомнят коварные северяне старую историю, обошедшуюся в свое время без последствий, так пунктик и появился… Касаемо всего прочего, он рассуждал вполне здраво и был чертовски интересным собеседником, поведавшим много такого, чего Бестужев не читал ни в одной книге по военной истории…

Углядев вдали заветную цель, он легонько подхлестнул коня, и Пако пошел рысцой. Остановился вдруг, запрядал ушами, вскинул голову и, несмотря на всю свою смиренность, принялся приплясывать на месте. Теперь и Бестужев услышал сверху равномерный треск-тарахтенье, напоминавшее размеренную работу мотоциклетного мотора.

– Тьфу ты, черт… – проворчал он, умело успокаивая коня.