Ковбой

Он ощущал лишь разочарование и полную опустошенность. Разумеется, он не гимназист и не темный мужик с их наивно-романтическими представлениями об императоре. Он давно уже смотрел на жизнь трезво, многое знал в силу своей службы, да вдобавок в Петербурге.

И все же… Личные впечатления обрушили что-то в душе. Не было самодержца, властелина одной пятой части земной суши, обязанного, по глубокому убеждению многих, быть персоной значительной как в речах, мыслях, так и в государственном уме. Дело даже не в незначительной внешности – сплошь и рядом неказистый вид вовсе не означает отсутствие ума…

Сорок минут Бестужев разговаривал с вежливым, воспитанным, обаятельным, крайне располагающим к себе полковником. Именно полковником, а не самодержцем. За все время их беседы обаятельный полковник не коснулся чего-то серьезного, мало-мальски государственного – пустые, простенькие, едва ли не наивные вопросы, приличествующие более юному гимназисту или недалекой девице: жарко ли на американском Юге, очень ли оживленны парижские бульвары, долго ли тонул «Титаник», сколько весит дальногляд…

Можно, конечно, возразить на эти унылые мысли, что самодержец всероссийский вовсе не обязан толковать с заурядным, в общем, подполковником о чем-то серьезном и важном. Все так, однако Бестужев, привыкший за время службы быстро проникать в характер и деловые качества собеседника, вынося ему приблизительную оценку, про себя уже понимал, что не в том дело, совершенно не в том. Он таков и есть, государь Николай Александрович. Он, страшно не то что вымолвить, а просто подумать, недалек. Если честно и откровенно попытаться дать ему оценку в одном-единственном слове… Полковничек. И не более того, Господи Боже…

Тягостные эти размышления не на пустом месте родились, можно сказать, упали на подготовленную почву. Бестужев и до того наслушался уничижительных отзывов об императоре, принадлежавших не каким-то там лохматым революционерам, а людям вполне монархических убеждений, сливкам общества и его столпам – генералу Драгомирову, графу Витте, другим, не менее известным, заслуженным и благонадежным персонам, а также купцам-миллионщикам, и даже – даже! – сотоварищам по корпусу… Он не то чтобы не верил – слишком много этих людей, ничуть не питавших революционных стремлений, а наоборот – надеялся в душе, что злая молва преувеличивает, что злоязычие вызвано некими личными обидами…

Оказалось, все правда. Человек, с которым он провел сорок минут в пустой светской беседе, мог бы быть отличным начальником департамента, командиром полка, городским головой… И не более. Совсем не такой человек необходим был у кормила необозримой Российской империи, наберемся смелости сказать, переживающей сейчас не самые лучшие времена – кто-кто, а Охранное, владевшее точной, подробнейшей и богатой информацией, иллюзий не строило и розовых очков не носило никогда. Этот человек и в благополучные времена не смог бы управлять толково, а уж теперь…

Плакать хотелось от лютой тоски и разочарования.

– Господин подполковник!

Смешавшись – показалось, что кто-то способен прочитать его удручительные мысли – Бестужев поднял глаза. Перед ним стоял флигель-адъютант в лейб-гвардии гусарском мундире, лощеный, фатоватый, безукоризненный, словно ювелирное изделие Фаберже.

– Его высокопревосходительство вас ждет.

Ни о чем подобном Бестужеву заранее не говорили, но он, разумеется, не стал высказывать удивления, двинулся за провожатым, не в силах отделаться от этой тягостной опустошенности.

Первым ему бросился в глаза вскочивший с кресла генерал Страхов, свитский байбак, все такой же румяненький и идиотски бодрый, кинувшийся к Бестужеву с таким видом, словно собирался распахнуть объятия, но в последний момент передумал. Средь его наград присутствовал и Белый Орел, коего во время их прошлой встречи не было, и крест Почетного Легиона (но командорский, выше степенью, чем присвоенный Бестужеву французами), и Орден Короны, но опять-таки рангом повыше бестужевского. Никаких эмоций по этому поводу Бестужев не испытал – смотрел равнодушно.

– Алексей Воинович? – поднялся из-за стола хозяин кабинета, генерал-адъютант средних лет, высокий и представительный. – Проходите, прошу вас, присаживайтесь. Позвольте представиться: генерал-адъютант Колмановский Сергей Петрович… можно без чинов, по имени-отчеству. Подозреваю, нам еще много придется с вами встречаться в обстановке не только казенной…

Бестужев уселся, положив парадную фуражку на колено. По его первым впечатлениям, хозяин кабинета был человеком в другом роде, нежели Страхов – тут и значительность чувствовалась, и ум, и сила воли…

– Прежде всего, я думаю, вам следует принять поздравления? – с тонкой улыбкой произнес Колмановский. – Ордена, внеочередное производство, аудиенция у государя… Вы дельный офицер, я вижу.

Бестужев молча склонил голову.