Ковчег

— Некоторое время нам придется идти по горам. Однако не надо думать, что путь через них будет долгим. За горами у нас все шансы найти такую же хорошую землю, как и здесь. А может, даже лучше.

— Хорошо.

— Бера, мы справимся. Я уверен.

Я вспоминаю Ульма и его утлое суденышко.

— Я не сомневаюсь, что мы справимся. Только не понимаю, почему меня должна обрадовать новость, что ты принес.

— Я о других. Мирн и Яфет отправляются на север. Они могут просто идти вдоль реки. Идти и идти, может быть, даже несколько недель. На севере гор нет.

Не могу сдержать смешок и хихикаю. Я тыкаю пальцем в грудь мужу и говорю:

— Хорошая новость, Сим.

— Слушай дальше. Хам с Илией отправляются на восток. Там тоже гор нет, только равнина, земля, может, слегка суховата…

— Знаешь, ты сумасшедший, — говорю я и улыбаюсь, показывая, что шучу.

— Почему? — хмурится он.

— Должно быть, я единственная женщина на свете, чей муж считает предстоящие испытания удачей. Признайся, ты ведь так считаешь? Мы благословенны более других, потому и наши испытания должны быть тяжелее, чем у других?

— Я имел в виду совсем другое. Это же здорово, что другим будет легче.

— Зато мы будем страдать. А страдания — благо.

— Дело не в том, что страдания — благо, — мрачнеет он, — а в том, что… что…

— Предстоящее испытание дает шанс показать, что ты готов его преодолеть.

Он смотрит на меня, пытаясь осмыслить мои слова. Если бы кто-нибудь взялся написать портрет Сима, используя только прямые линии, он все равно добился бы значительного сходства. Особенно сейчас, когда Сим хмурится, что часто происходит, когда он озадачен.

— Да, — наконец соглашается он. — Думаю, что так. А ты считаешь, это глупо?

— Нет.

— Ты думаешь, что у тебя муж-дурачок, которому нравятся страдания? — дуется он.

Я целую его там и здесь, прямо в обиженно надутые губы (мы одни у речки, так что никто не видит). Мелькает легкая тень беспокойства (где дети?), но я отмахиваюсь от нее и продолжаю его целовать.

Мои поцелуи успокаивают его.

— Я думаю, что мой муж считает необходимым совершать достойные поступки, и ему все равно, во что это ему станет.

— Как будто я глупец.

На самом деле совсем наоборот, но я не хочу вдаваться в объяснения. Я просто целую его снова.

Глава седьмая НОЙ

Ной дал зарок больше не пить. Он говорит Яфету:

— Перед отъездом выруби виноградник. Возьми с собой столько лоз, сколько тебе нужно, мне они без надобности.

Он ожидает, что Яфет начнет спорить, но после потопа младший сын стал послушным.

— Хорошо, па. Вырублю.

Ной смотрит, как Яфет неуклюже поднимает топор. Основной вес приходится на левую руку, искалеченная направляет удар. Топор опускается и раскалывает дерево на части. Пропитанные смолой доски ковчега горят дымно, но жарко — этой зимой они пустили на дрова треть судна. Зияющий прорехами корабль громоздится над ними, словно гниющий труп гигантского животного, словно напоминание о минувшей беде.

— Яфет, — зовет Ной.

Топор опускается, чурбан трескается, но не раскалывается. Яфет, тяжело дыша, издает рык. Он снова опускает топор, и на этот раз дерево поддается. Яфет швыряет расколотый чурбан в растущую кучу дров.

— Да, па.

Ной мнется. Он хочет сказать сыну: «Ты молодец, я горжусь тобой», «Я потрясен тем, как закалило тебя несчастье» и даже «Я буду скучать по тебе и Мирн». Но язык Ноя не привык к таким словам, с детьми он всегда говорил иначе. Он им отдавал приказы, рассказывал о хороших и дурных поступках и их последствиях. Об этом он говорить умеет.

Яфет смотрит на него украдкой:

— Чего, па?

Ной показывает на дрова:

— Ну ты и нарубил.

— Господь превратил меня в калеку, так что мне надо тренироваться, — кивает Яфет.

Ной морщится.

— К тому же мне хочется нарубить и для тебя с мамой.

— Да, ты ведь скоро уезжаешь, — Ной мнется. — Ты уж проверь, вдруг Мирн чего забыла.

— Я уверен, другие ей уже не раз все сказали, — пожимает плечами Яфет, но спустя мгновение соглашается: — Хорошо проверю.

Яфет медлит, а потом говорит:

— Па, мне бы хотелось кое-что сказать.

— Говори.

Теперь уже мнется юноша:

— Я про Хама.

Ной молчит.

— Хам поступил отвратительно и заслуживает наказания, но…

Яфет замолкает.

— Но что? — стальным голосом спрашивает Ной.

Яфет постукивает обухом топора по ноге.

— Ханаан не должен расплачиваться за проступок отца. Это несправедливо. Он же ребенок, он-то тут при чем?

Ной смотрит на небо, его губы плотно сжаты. Небо чистое, всего лишь несколько облаков, что плывут в вышине, как ангелы. Ной помнит ангелов: они виделись ему во время потопа. Больше они не появлялись.

— Па, так несправедливо.

— Это все, что ты хотел мне сказать? — спрашивает Ной.

Яфет снова поднимает топор:

— Да.

Ной смотрит, как его младший сын обрушивает топор на дерево. Гнев переполняет его, грозя вырваться наружу, и Ной до боли сжимает челюсти, чтобы сдержаться.

— Спасибо за дрова, сынок, — осторожно произносит он.

Ной уходит, а Яфет продолжает трудиться. Он трудится долго. Куча дров становится почти вровень с ним.

Глава восьмая ХАМ

Вот она, благодарность.